Виктор Точинов - Хронофлибустьеры

По данным вчерашней разведки до русских передовых постов было около четверти мили. На первый взгляд ерунда – если не знать, что старая шведская миля равняется десяти русским верстам. Часть этого расстояния капрал одолел своим ходом, но затем проявил разумную осторожность и категорически отказался от моего предложения подойти к русским позициям поближе. Дескать, и без того разведали, что противник не приближается.

В результате возникшей дискуссии Густавсон получил прикладом по затылку и теперь со всеми удобствами ехал у меня на спине. И с каждой сотней шагов становился тяжелее. А мне казалось, что и четверть мили, и половина, и полная шведская миля давно пройдены, что в тумане мое чувство направления дало сбой, что я возвращаюсь к лагерю, – обитателей которого сегодня ждет назидательное зрелище: казнь через повешение дезертира Энгеля Йохансона, то есть меня.

…Ждать нынешней оказии мне пришлось больше года. Вместе с остальными рекрутами попал не на «русский фронт» – в гарнизон Штральзунда, что в Шведской Померании. Казарменная жизнь не показалась медом и сахаром: жесткая койка, паршивая еда, муштра с утра до вечера. Дедовщины, правда, не было ввиду полного отсутствия «дедов» – все солдатики нашей роты были призваны одновременно. Но воспитательные функции «дедушек королевской армии» с успехом исполняли зверообразные сержанты и унтеры, по малейшем поводу применявшие широкий спектр телесных наказаний. Иные новобранцы не выдерживали, сбегали, – почти всех ловили и пропускали через строй, нещадно лупцующий беглеца палками. Выживали после такого немногие.

Я выжидал и на корню давил мысль о немедленном побеге: не было ни единого шанса добраться до русских рубежей через несколько стран Европы – без денег, не зная ни местных языков, ни обычаев.

Месяц тянулся за месяцем, и казалось, что я навеки застрял в проклятом гарнизоне. Россия восемнадцатого века стала недостижимой мечтой, а уж Россия века двадцать первого вообще чем-то иллюзорным и нереальным…

Закончилась гарнизонная жизнь неожиданно. Утром зачитали на плацу приказ: выступаем, дескать, на войну, – построили в колонну и погнали, как скот на бойню. С кем идем воевать – с русскими? с саксонцами? с кем-то еще? – никто нам не объяснял. Однако колонна двигалась в общем и целом на юго-восток, что внушало надежды.

Две недели ежедневных десятичасовых изнурительных маршей… Кровавые мозоли на ногах и дикая боль в мышцах на привалах. Как же я жалел, что железные дороги еще не изобрели… Не вступив ни в единую стычку, наш сводный отряд потерял около четверти личного состава обессилевшими и отставшими.

Остальные дошагали до Восточной Польши, где квартировала шведская армия (шведской она была лишь по названию, этнические шведы составляли в ней меньшинство, а преобладали немцы, эстляндцы, лифляндцы и поляки). Прибывшие были разверстаны по полкам, нуждавшимся в пополнениях. Я угодил Вестерботтенский линейный полк, в 3-ю фузилерскую роту. А теперь, с началом военных действий, наконец-то собрался навсегда покинуть королевскую армию.

И бездарно заблудился.

Едва так подумал – впереди послышались голоса и защелкали взводимые курки. Мое плюханье по чавкающей топкой земле выдало меня задолго до того, как постовые что-то разглядели в тумане.

Наши? Или шведы? Я сбросил с плеч Густавсона, готовый в случае чего дать деру налегке, – и тут расслышал русские матерки, показавшиеся райской музыкой… Схлопотать сейчас выпущенную наугад пулю было бы слишком обидно, и я хрипло крикнул в туман:

– Свои! Не стреляйте!

Те, кто считает, что «попаданцы», угодив в былые века, имеют все шансы на успешную карьеру за счет своих познаний о будущем, – те правы лишь отчасти. Чтобы сделать карьеру, ее надо начать, а это для чужака труднее всего.

…Легенду я придумал на редкость удачную, объяснявшую и мой достаточно странный русский язык (странный для аборигенов восемнадцатого столетия, разумеется), и незнание обычаев и уклада тогдашней русской жизни.

Рассказал, что я потомок русских – жителей той части Водской пятины, что угодила по Столбовскому миру под власть шведской короны, переселенных в материковую Швецию. Там, дескать, я родился и вырос, там был призван в армию короля Карла, но воевать против единоверцев и соотечественников не желал и перешел на их сторону.

Отнеслись к моей истории по принципу «доверяй, но проверяй» – проверкой стала служба рядовым в пехотном Ингерманландском полку – три года на самом, как это станут называть позже, «передке»: участие в деле у села Доброго, и в большой баталии у Лесной, и еще в нескольких мелких стычках, две полученные раны (одна, от шведского штыка, не позволила принять участие в Полтавском сражении).