Светлана Кузнецова - Дворец для рабов [litres]

Тишина обрушилась внезапно: монстр перестал дышать. Прислушивался? Тим тоже придержал вдох, но сердце в груди забилось с удвоенной силой, невыносимо громко. А потом люк сотряс грохот. Толстое железо прогнулось, словно тонкая стальная пластина, в которую со всей дури всадили кулак. Перед глазами все помутилось, и в следующее мгновение Тим обнаружил себя за несколько метров от люка. Он пробирался по лазу в полной темноте, но отсутствие света не мешало: здесь попросту не вышло бы заблудиться. В спину заполошно дышал Данька, сзади стояла пугающая тишина. Неясно, имелись ли тут ответвления, попадут ли они обратно, если прямо сейчас развернутся, но делать этого не хотелось до смерти. До них желала добраться не просто кровожадная тварь, а хитрый охотник. С него сталось бы затаиться, а затем вскрыть люк, словно консервную банку, добираясь до…

«Вкусных, жирных хоббитсов», – прозвучало в голове, и Тим выругался сквозь зубы. Некто, не ко времени влезший в сознание, весело расхохотался.

Пол оборвался. Тим не свергнулся в пропасть лишь чудом, ухватившись за железную скобу на потолке.

– Стой! – крикнул он Даньке, напиравшему со спины и чуть не столкнувшему его вниз; достал фонарь, щелкнул кнопкой, с удивлением и гордостью отмечая, что руки почти не дрожат. – Здесь спуск. Метра три, не больше.

Но лететь с такой высоты, конечно же, не хотелось.

Спустившись, они оказались в прямоугольном зале, из которого шел низкий коридор. Ширина его составляла метра два, потому можно было идти рядом, а не гуськом. Бетонный потолок терялся в темноте, пол устилали плиты, а по стене бежала мелкая кафельная плитка – светлая, как удалось рассмотреть в свете фонаря.

– И кому здесь понадобилось марафет наводить? – вторя его мыслям, спросил Данька.

– Без понятия, – Тим с тоской и обреченностью посмотрел туда, откуда они пришли. Путь назад теперь был закрыт: если монстр не разворотил и не выломал люк, механизм наверняка перекосило, и открыть его больше не представляется возможным.

– Знаешь, по доброй воле я никогда не сунусь в эту жуть. Как только мы умудрились пройти такое расстояние без происшествий?.. Почти без происшествий.

На ум пришли странные, неприятные слова, сказанные погибшим Максимом в видении-бреде – о жертве, которую нужно принести, – и Тим на несколько секунд зажмурился.

– Общежитие у них здесь организовали, что ли? – продолжал вслух размышлять Данька. – Ты смотри, сколько дверей.

Справа и слева в стенах действительно располагались дверные панели: железные и пластиковые, в некоторые были врезаны такие же кольца, как в том люке. За ними могли находиться либо комнатушки и склады, либо такие же закрытые проходы, но проверять не тянуло: Тим все еще надеялся запомнить дорогу, с которой, должно быть, давно уже сбился.

Впереди выросла самая обычная кирпичная стена.

– Приплыли, – прокомментировал Данька.

– Возвращаемся и высматриваем новый проход, – распорядился Тим, – сдается мне, мы пропустили поворот, а возможно, и не один.

– А двери?

– В них пока не лезем.

Блики от костра плясали по некогда величественным колоннам, закопченному мрамору и изгвазданному полу. Бордовая дорожка и квадраты кое-где еще проглядывали на фоне более светлого камня, но приходилось внимательно присматриваться, чтобы понять рисунок. По нескольким плитам прошли отвратительные ветвистые трещины. С дугообразной арки рядом свисал соплей жировой нарост. И только круговые светильники, врезанные в потолок, все еще выглядели величественными. Из куполообразных возвышений, раньше подсвеченных огнями, а теперь темных, словно забытые былыми почитателями небожители, смотрели на погрязших в нищете и разрухе людей изображения тех, кто, несомненно, жил в гораздо лучшем, мирном, времени.

Наверняка для поколений, выросших в московской подземке и не видевших прежней жизни, метростроевцы, создавшие подобную красоту, должны были стать если не богами, то представителями некой высшей расы. Увы, но маяковцы, как называли себя несколько сидящих у костра мужчин, вели себя хуже варваров, за-ради развлечения разрушающих прекрасные античные статуи и храмы.

– Даже мерин сивый… желает жизни изящной и красивой. Вертит игриво хвостом и гривой. Вертит всегда, но особо пылко – если навстречу особа-кобылка. Еще грациозней, еще капризней стремится человечество к изящной жизни, – процитировал Данька.

– Эйто чеготь такое-то? – спросил сосед по костру: сутулый и ничем не примечательный мужичок с хитрым и каким-то недобрым, подозрительным прищуром узких темных глаз.