Андрей Самойлов - Последний переход

— Ага! — первым вскричал Юра. — Вот оно!

«Оно» — это отверстие.

Все четверо сгрудились и некоторое время смотрели на смутно различимую — чёрное на чёрном — дыру. Потом переглянулись — если, конечно, можно переглянуться в темноте. Лезть туда казалось малость жутковатым.

— Строго и жутковато... — Егор засмеялся. Что-то промычал в ответ Павел.

Все понимали, что пора туда, но не решались. Кому-то надо было это сделать первым. И опять первым стал Юра.

— Ладно, — произнёс он. — Лучше шанса не будет. Давайте!

Он пригнулся, потрогал руками края отверстия. На миг, не больше, замешкался — сунулся вперёд головой и пропал во тьме.

— Давайте, давайте! — поторопил оставшихся Аркадий.

— Оружие? — спросил Егор.

— С собой, — без колебаний сказал Павел. — Идём, философия!..

— Нет уж, сначала ты, — отказался Княженцев.

Забелин не стал выкобениваться, наклонился, поправил автомат и шагнул в дыру. Егор запоздало подумал, что лучше бы было отправить ясновидящего Аркадия, но теперь-то что уж...

— Давай, Жора, — сказал Кауфман.

Давай! Последний глоток воздуха этого мира. Тем же движением, что Павел, поправив автомат, Егор нырнул в дольмен.

И странное дело! — сразу не так, как тогда, в первый раз. Не было ощущения падения. Наоборот: какая-то бережная сила мягко подхватила и вознесла вверх.

Княженцев открыл глаза...

Нет, пожалуй, так сказать нельзя. Он, собственно, их и не закрывал, глаз, просто он ступил во мрак, дружелюбно подхвативший его, — а мрак этот вдруг пропал, а вместо него появился свет.

Ах, что это был за свет!.. Такого Егор никогда не видывал, ни разу, за все тридцать два года, пять месяцев и восемнадцать дней своей земной жизни — какие бы ни вспомнить ясные, с бескрайним голубым небом дни. Такие были, да, но здесь не то — здесь это небо как бы само пришло к нему — оно и вправду отозвалось чем-то милым и родным, далёким, из детства, из открытого в летний рассвет окна — но здесь оно было несоизмеримо ближе и живым.

И это было знакомым — и не надо было вспоминать, когда и где ты встречал это. Сон — тот, что в последнее утро на Земле, этот сон был сейчас здесь.

Прошлого нет. Ничто не проходит — и этот мир весь твой, в твоём распахнутом окне, в июне навсегда — и это счастье.

Да ведь и будущего тоже нет здесь — просто здесь другое, этот свет объемлет все земные времена... да и не только... хотя...

Это открытие поразило Егора. Правда, ему тут же почудилось, что он так и знал всегда, только не давал себе труда как следует вникнуть в эту мысль. А и не надо было вникать! Оно, знание, само пришло, когда сочло нужным прийти — и вот, жить отныне ему, Княженцеву Георгию Сергеевичу с этим знанием.

Тут он увидел Юру. И засмеялся. По-доброму, без насмешки, даже с уважением.

И было отчего! Стоило зауважать такого Юру, Юру в истинном облике.

Как описать его?.. Наверное, словами не выйдет. Человеческий облик? Да, человеческий. Но не того человека из нашего падшего мира, мира вещей, как сказал бы старина Платон. А человека настоящего, прекрасного, осиянного изнутри чудесным тёплым светом, тем же, что был полон этот мир — того ещё невинного Адама Кадмона, у которого нет границы между «Я» и миром — всё едино, я есть мир, и мир есть я.

Видимо, и Егор стал таким... Да что там! Стал, конечно — он же чувствовал себя, своё значение, своё равенство мирозданию. А потом он увидел Аркадия, столь же небесно-просветлённого, ростом во всё яснейшее пространство — и понял, что не ошибся.

Аркадий засмеялся:

— Что скажете, господин философ?..

Княженцев засмеялся тоже:

— Всё сказано. Теперь мы только видим.

— Да. — Кауфман обернулся. — Но между прочим, мы не видим нашего генералиссимуса... Юра, где он, вы не усматриваете?

— Здесь он, — раздался трубный глас откуда-то сверху.

А вернее, не то чтоб сверху — как-то отовсюду, этот голос был голос всей бесконечной лазури, и Егор не сразу понял, что это был голос Павла.

Когда же понял, то изумился до немоты. И не он один — такое же изумление отразилось на лицах Аркадия и Юры; на последнем, впрочем, оно тут же сменилось чем-то, чему трудно сразу найти имя... восхищение, почтение, восторг — всё это вместе. Юра здесь был дома, уж он-то знал, что тут к чему.

— Павел... — проговорил он так, как обращаются, наверное, к особам королевской крови. — Павел!! Да знаете ли вы...

— Да знаю, знаю, — прозвучал ответ Вселенной.

И ответ был смущённый, поспешный и какой-то недовольный.