Мария Елифёрова - Страшная Эдда

Солнце пекло ей голову; во рту пересохло. Оказавшись на круче, Гудрун поспешно разулась, швырнула сапоги в кусты и босиком стала спускаться по обрыву.

В чаще прибрежного ивняка, куда она заползла, было свежо и прохладно, и она села на торчащий корень, чтобы сделать передышку. Её не видно в зелени сверху, думала она, они не сразу её найдут. У неё есть ещё немного времени – совсем чуть-чуть, больше ей не надо.

Гудрун вытерла пальцы, перемазанные землёй, и втянула голову в плечи. Хотелось пить; она поднесла ко рту блестящий ивовый лист и пожевала, но это мало освежило её. Забившись в листву, она слышала удары собственного сердца, колотящегося, как в лихорадке. Все были ей чужие, давно и бесповоротно – родители, без всякой пользы сделавшие из неё жертвенную козу; дети, которые теперь не знали и не помнили её в лицо; мёртвый Сигурд, нагой, бледный и отвратительно молодой, как будто не было этих двух с лишним лет после его смерти. Если ей и осталось куда пойти, она пойдёт к братьям – они-то никогда не оттолкнут свою Мышку.

Гудрун услышала над головой топот коней и голоса всадников, переговаривавшихся на обрыве. Тело её напряглось, как натянутый лук.

– Пора, – сама себе шепнула она. Выковыряв из земли крупный меловой камень, она засунула его на грудь под сорочку и выпрямилась во весь рост, держась за сучья ивы. Затем разжала руки и прыгнула в Рейн.

Она падала головой вниз; ветки раздирали ей лицо и вырывали клочья волос. Не долетев до воды, она ударилась плечом и животом о корявую иву, незаметную сверху, и повисла на стволе. Задыхаясь от боли, она руками стала спихивать себя с ивы, но рубашка зацепилась за сук. Она яростно задрыгала ногами и соскользнула с дерева; раздался треск разорванной ткани, камень вылетел из-за пазухи и с плеском ушёл в солнечную рябь, а миг спустя вслед за ним плюхнулась Гудрун.

Прохладная вода хлынула ей в уши и в ноздри; солнце над головой затянулось зелёной мутью, но тут же снова выскочило откуда-то и ударило ей по глазам. Течение подхватило её, перевернуло и потащило неведомо куда.

Опомнившись, Гудрун обнаружила, что голова её над водой и что всё это время она непроизвольно отплёвывалась, жадно хватая воздух. Силы оставили её; она не могла бороться с течением, сносившим её вниз по реке. Даже умереть тем летом ей было не дано.

Маленький тощий юноша с шапкой красных волос и стриженой бородой стоял в ошеломлении. Он выронил свой плащ и наступил на него, не замечая этого. Он ещё не вполне отошёл от встречи с Одином, а тут его ждали новые потрясения.

– Так значит, это не враки? – выдохнул он, разглядывая Сигурда. Потом протянул руку и дотронулся до него кончиками пальцев. Хёгни засмеялся.

– Шлёпни его по щекам, а то ещё с ума сойдёт от восторга.

– Этому уже сходить не с чего, – заметила Труди, зачёрпывая ковшом молоко из чана.

– Я хочу сказать, все эти песни… – пояснил новичок. Сигурд глянул на него с не меньшим любопытством.

– Споёшь нам как-нибудь? Интересно послушать, что про нас сочинили.

– Не помню, – виновато сказал красноволосый, – у меня память дырявая.

– Как ты думаешь, сколько там могло пройти времени? – спросил Хёгни у Брюн. Та пожала плечами.

– Откуда мне знать? Лет восемьсот, наверное, может, тысяча.

– Имя-то своё хоть не забыл? – съязвила Труди.

– Не-а, – смущённо протянул юноша. – Я Бьёрн. А ещё меня называют Лунатиком.

– К тебе это идёт, – не выдержала Брюн. Бьёрн опустил глаза, от застенчивости разглядывая носки собственных сапог, но ему слишком хотелось посмотреть на Сигурда, и он совладал с волнением.

– Слушай, – сказал он, быстро заглянув в глаза Сигурду, – можно, я буду чистить тебе меч?

– Наши мечи не нужно чистить, – снисходительно объяснил Сигурд. И, увидев, что Бьёрн готов расстроиться, поспешно прибавил: – Но ты можешь застёгивать мне перевязь.

Признаться, Один мне понравился. Классный оказался старикан, и никакого особенного недопонимания между поколениями. Хёгни всё-таки был дуралей; психика у него была как у десятилетнего – он вздумал демонстрировать мне свой меч, отрубил им верхушку ёлки и натрусил мне за шиворот снега и колких иголок. И хорошо ещё, что верхушка упала рядом со мной, а не прямиком мне по голове.

– Хёгни, ты знаешь, что иногда мне хочется тебя треснуть? – заметил Сигурд. Он уже успел рассказать мне историю своей гибели, примирения с Хёгни и многое другое. То и дело слово брал Один, вмешиваясь в рассказ и дополняя его. Я слушал их, боясь пропустить хоть слово, и довольно скоро почувствовал, что коченею от холода.