Мария Елифёрова - Страшная Эдда

Фригг неслышно соскользнула с постели и оглянулась. Один крепко спал, разметавшись на кровати, укрытый одеялом по пояс. Одеяло – разумеется, руками самой Фригг – было расшито картинами его собственных подвигов, но он никогда особенно не замечал этого, к немалой её досаде. Во сне, когда его не терзали заботы, он выглядел моложе. Фригг с нежностью провела рукой по его буйным волосам.

– Причёсывается раз в полтораста лет, – пробормотала она. Затем взяла в руки маленькое зеркальце, подышала на него и начертила пальцем на замутнённой поверхности несколько знаков. То, что она увидела в зеркальце, не слишком понравилось ей.

– Пора вмешаться, в конце концов, – она положила зеркальце на лавку и потянулась за своей накидкой. – Сама она не справится.

Застёгивая броши, Фригг подумала, что неплохо бы принять меры, чтобы Один не проснулся до её возвращения. Кто знает, как отнесётся он к её затее? Она порылась в своей корзинке для рукоделия и вытащила пряслице с вырезанными на нём сонными рунами. Затем уколола руку веретеном и уронила золотые капли крови на надпись. Руны вспыхнули неярким светом. Фригг улыбнулась и сунула пряслице под подушку Одину.

– Отдыхай, милый, – шепнула она, игриво оттянув край одеяла и пощекотав его воинские украшения. – Некоторые дела лучше предоставить женщинам.

Гудрун проснулась оттого, что чья-то мягкая рука погладила её по щеке. Она открыла глаза. Полог шатра был наполовину раздвинут, и внутрь пробивался ранний утренний свет. Невольницы спали как убитые; в лучах восходящего солнца Гудрун не сразу разглядела стоящую перед ней женщину, которой здесь раньше не было.

– Как тебя уходили, солнце моё 8, – с сожалением сказала незнакомка, глядя на неё из-под распущенных русых волос. Лицо её, сколько могла разглядеть Гудрун, было молодое и румяное, и одета она была всего лишь в накидку из двух светлых полотен, сколотых золотыми брошами на плечах, даже без пояса. Но браслетов и ожерелий на ней было не меньше, чем на жене любого конунга.

Гудрун вдруг догадалась, кто это. Охваченная пугливой радостью, она подскочила и встала на колени.

– Нет времени любезничать, – тихо произнесла Фригг. – Слушай меня внимательно. Я собираюсь тебе помочь.

– Слушаю, богиня, – покорно ответила Гудрун. Фригг уселась на подушку напротив неё.

– Откровенно говоря, твои братья мне никогда не нравились. Не думай, что я вмешиваюсь из-за них. Но Атли вёл себя бесчестно, и ты имеешь полное право отомстить, после всего, что он с тобой сделал. Подлость спускать нельзя.

Она придвинулась ближе и заглянула в лицо Гудрун. Глаза у неё были ясные, зелёные и отражающие солнечный свет.

– Сегодня он поедет на охоту. Я сделаю так, что ему попадётся медведица с двумя медвежатами. Предложи ему пирога с медвежатиной. Ведь ты хотела угостить его пирогом, так?

– Я поняла, богиня, – прошептала Гудрун, просияв. Она пошарила, отыскала бусы из цветного стекла и золотых шариков и протянула их Фригг.

– Прошу тебя, не откажись от моего подарка. Это лучшее, что у меня есть.

Фригг кивнула и надела бусы себе на шею. Затем с молчаливой улыбкой поднялась на ноги и выскользнула из шатра.

Преодолев оцепенение, Гудрун выглянула наружу. Там никого не было, кроме привязанных коней.

– Понятно, – с какой-то непостижимой усмешкой проговорила она, сжав кулаки. – Будет ему пирог с медвежатиной.

Ближе к вечеру Атли вернулся с охоты. Добычу Гудрун увидела сразу, ещё издали.

– А посмотри-ка, что у меня, – сказал князь, привстав в седле. – Посреди поля застигли – зачем они туда вылезли, одни боги знают.

– Медведи! – воскликнула Гудрун. – Лучше бы ты их не привозил, – опечаленно добавила она, – теперь я ещё больше тоскую по дому.

– Что с тобой такое? – благодушно спросил Атли. После удачной охоты у него было хорошее настроение.

– Я вспомнила пирог с медвежатиной. Я пекла его для Сигурда…

Голос её задрожал. Гудрун ничего не знала об актёрском искусстве Ромеи, но игра её была выдержана безупречно. На самом деле, живя с Сигурдом, она не пекла никаких пирогов – она была настолько избалована, что единственная домашняя работа, которой она занималась, это вышивание гладью.

Ставка на ревность оказалась безошибочной.

– Так испеки его для меня, – ответил Атли. – Кто тебе мешает? Сигурд умер, и ты его всё равно не вернёшь.

– Хорошо, – подавленно отозвалась она, – дай сюда медвежат. Молодое мясо в пироге хорошо.

Никто не видел, что делала Гудрун в последующее время. Но ближе к вечеру, когда воины отдыхали в шатрах, она появилась на пустоши, где рабыни месили тесто на плоских камнях, готовясь печь лепёшки к ужину. В руках её был мешок из конской шкуры.