Тимур Максютов - Про звезду (сборник)

Открываю.

На пороге – двое. Постные лица, выражающие мировую скорбь.

– Здравствуйте. Вы верите в Бога?

– А вам-то какое дело?

– Мы – волонтёры Христианской ассоциации обличителей Сатаны, ХАОСа. Вам надо извергнуть дъявола из души своей.

– И как вы себе это представляете технически?

– Мы войдём?

Испуганно обходят липкие пятна, бормоча что-то про косу смерти.

Вздрагиваю. Как они догадались?

Цырик, почуяв чужаков, хором гавкает. Как всегда, ходуном ходит сервант, пласт штукатурки отваливается от потолка и падает на голову первому. Теперь он похож на моего бывшего. Блондина.

– У вас собачки? – севшим голосом спрашивает второй.

– Ага, Цырик. Левик, Правик и Проглот.

– Четыре?

– Один.

Изумлённо переглядываются.

– Пирожков не купите? С мясом. Вкусные!

Мотают головами (с первого при этом летит штукатурка):

– Мы не потребляем плоти несчастных зверушек.

– Почему «зверушек»? Проходите на кухню.

Первый видит Цербера и начинает визжать. Зря. Пёсик пугается громких звуков и перестаёт себя контролировать.

Отработанным движением набрасываю второму на шею свою косу. Трепыхается он недолго.

Цырик довольно чавкает.

Собираю остатки в ведро, несу в морозилку. Там ещё есть место на верхней полке, рядом с моим бывшим. Нижнюю целиком занимает мама. А ещё ругала меня за лишний вес.

Начинка для пирожков есть, а что толку? Всё равно не покупают.

Лучше бы редактор взял мою сказку.

Семь.

Ободранными пальцами дёрнуть клапан разгрузки.

Шесть.

Нащупать продолговатое яйцо гранаты. Omne vivum ex ovo. Смерть тоже из него. Конец отсчёта.

Для меня. И для ЭТИХ, ниже по каменистому склону – вопящих, предвкушающих. Они уже поняли, что я пустой; что последний магазин, выплюнув последнюю очередь, превратился из надёжды в ничто, в смятую банку из-под пива, в использованный презерватив.

Они ухмыляются, дают отдых раскалённым стволам и сладострастно поглаживают рукоятки опытных ножей. Вечно голодных ножей. Ножи нахлебаются моей, ещё живой, крови. Ножи будут минусовать: минус ухо, минус сморщенный от ужаса пенис. Плюс девять метров вытянутых на свет божий (божий?!) кишок. Итог под чертой: мои потроха и тягучая слюна на изуродованных счастьем харях мучителей.

Хрен им.

Пять.

Обломанным ногтем подхватить заусениц чеки. Супермены в кино рвут кольцо зубами. Брехня. Нет таких зубов. Сначала – пальцами согнуть усики, сблизить, слепить. Как два тела перед последним танго.

Четыре.

Палец – в кольцо. Венчаюсь с тобой, милая. Моя гладкая, моя прохладная, моя осколочная. Будь со мной ласковой, девочка. Не подведи.

Три.

Она летит. Освобождённая. Свободная.

Морды тех, на склоне, начинают вытягиваться. Они ещё вопят. Но уже от другого предвкушения.

Человек – мерзкое существо. Всё время орёт. Рождается – орёт. Радуется – кричит. Рыдает от горя, верещит при оргазме.

Видит трёхсекундную смерть – визжит.

Заткнитесь уже.

Послушайте лучше, как шелестит песком вечность.

Два.

Смерть танцует, белые одежды её развеваются и открывают на миг прекрасное тело.

Иди ко мне, желанная.

Пульс – сто шестьдесят. Я приготовил ложе для нас с тобой, видишь? Оно засыпано, как лепестками роз, горячими благоухающими гильзами. Оно украшено обрывками бинтов в бурых пятнах. Резиновый жгут, сорванный впопыхах с приклада, свернулся змеем-искусителем.

Иди же, познай меня!

Один.

Господи, неужели всё? Зачем было всё? Запах мамы, сентябрьский букет, слепые руки во влажной темноте. Снег слёзы вспышка прихода в мир вспышка ухода ещё секунду одну секундочку господи.

– Вариант нормы. Реакции стандартные. Годен.

Медсестра холодной ладонью по щеке:

– Поднимайтесь, голубчик. Вы прошли. Зачислены в штурмовую роту.

Бреду к двери, пошатываясь. Пацаны в коридоре: все глаза на меня.

– Ну, как там? Что было?

– Фигня. Мультик посмотрел.

Следующий!

– Ваши носки устарели. Срок эксплуатации истёк.

– Тебе дело, железяка? Только вчера куплены. Открой дверь.

– Цикл ускорился, теперь ваши носки устарели.

– Я на работу опаздываю! Выпусти.

– Ваши носки…

Матерясь, сдираю туфли. Швыряю в горло приёмника снятые носки и купюру. Он довольно сглатывает деньги и урчит.

Надеваю новые. Дверь распахивается, динамик мяукает вслед:

– Доброго шопинга!

– Иди ты.

Таксисту едва лицо не разрывает от улыбки, так он мне рад: