Валерий Красников - Кроманьонец

«Кудель из крапивы…»

Когда решился попробовать, не знал сколько «велосипедов» мне предстоит изобрести. Не стану, мой друг, утомлять тебя пересказом моих изысканий, скажу, что если рвать крапиву у корня, где нет листьев и снизу вверх по стволу срывать их, зажав в ладони, то крапива не жалит, только руки красит. Настоящая, тонкая, как шелк кудель получилась из сердцевины. И годился для этого не весь крапивный ствол, а те части, что между почками-уплотнениями на стволе. Мои соплеменницы-озерянки, правда, освоили витье веревок и из других волокон, что получались у нас в процессе экспериментов – крапивной шкурки. Позже женщины под руководством Утаре научились и прядению кудели. Пришлось тогда отвлечь Люта от основной работы. Потребовались гребни для вычесывания высушенных крапивных волокон. Сам я тоже не бездельничал – лепил и обжигал грузики.

Когда Лют приступил к нанесению какого-то орнамента на дерево готового к работе станка, мое терпение лопнуло. Не по-шамански, конечно, лишать мастера творческой магии, но вначале нужно было убедиться, что у нас получиться выткать полотно.

Под недобрыми взглядами Люта мы с Тиба, которая присоединилась к нашему дружному коллективу еще, когда мы стали ставить эксперименты с крапивой, начали готовить станок к работе. Крепили на балку нити, подвешивали грузы. Везение?.. Тогда именно так я и думал, но у нас получилось. Да, полотно было грубым, плотным и не совершенным, на мой взгляд, но из него можно было пошить одежду, мешки, пояса, завернуть еду или накрыть горшок, чтобы защитить его содержимое от насекомых. Я ликовал!

Календарь вести мне в голову пришло еще тогда, когда очнулся в теле крохи Лоло. И по моему календарю шла вторая половина июля, когда Муш и любимая засуетились: пришло время собирать урожай.

Сам я, когда спасался от полуденной жары в прохладе леса или выгуливал на поводу кулана, ходил обычно по тропе к полю: вокруг вытоптанной тропки высились луговые великаны. Даже вербейник обычно под палящим солнцем в моем прошлом стелящейся ковриком, тут стоял в рост, красуясь желтыми цветами.

Ты удивлен? Думаю, не метровым вербейником? Да, выгуливал на поводе своего кулана. Приучить кобылу к уздечке было нетрудно, а регулярные прогулки с ней необходимы, чтобы не отвыкла. Машка, так я назвал кулана, работала в поселке тягачом. Сладил я для нее шлейку из кожаных ремней. Надевал на шею, а к концам груз привязывал. Обычно Машка бревна из леса таскала. Отвлекся я…

Под щебет и пение кружащихся в выси ласточек и жаворонков, соплеменники вышли в поле. Новая одежда из сотканной ткани хоть и не выглядела привлекательной, но куда лучше позволяла переносить жару и защищала от палящих солнечных лучей. Я, а позже и Лим сделали неплохие бронзовые и медные иголки, но шить одежду из сотканной ткани никто в племени не стал. Прорезали в полотне отверстие, надевали через голову, подпоясывались и все…

Любимая носила ребенка уже шесть или семь месяцев и тоже вышла в поле. Насилу уговорил, а сам, стараясь не замечать своего плохого самочувствия, присоединился к жнецам. Однообразная, рутинная работа, тем не менее, не стала скучной: я прислушивался к голосам соплеменников, их смеху и мне становилось хорошо, чувствовал какое-то тепло в душе пока вдруг, внезапно не закружилась голова. Сдерживая тошноту, я медленно побрел к лесу. «Перегрелся, наверное» – мысленно уговаривал сам себя. Остановился на опушке. Ветер мягко пронесся по зеленому травяному ковру и перебежал в осины. Осины зашептались, заволновались, с коротким шумом вздрагивая листьями. Ветер понесся дальше в темнеющую чащу. И свет померк.

Проскрежетали ржавыми голосами злодейки-сойки. Я открыл глаза. Полосы тумана плавали между черными кустами, небо обозначилось синевой. Было еще сумрачно. Лес словно вымер. Мой взгляд скользил по чахлому березняку, который спускался к болоту и переходил в осиновое редколесье. Сердце заколотилось, когда на пригорке я рассмотрел небольшой песчаный бруствер, над которым торчал, как палка, дырчатый кожух немецкого пулемета. За бруствером на пригорочке сидели солдаты в егерских куртках с изображением эдельвейсов на рукавах. Их кепи то и дело обращались к друг другу: немцы болтали.

— Хорош мечтать, Игореша, — услышал я шепот. — Два егерька фрицевых…

«Старшина?!»

— Да. Прижали нас. Ну, ничего, — успокоил старшина мудрым старческим шепотком. — Ты как, малой, еще не обосрался?