Валерий Красников: Кроманьонец

Холодные, цепкие и беспощадные думы о смерти захватили меня. Я размышлял, что Тою повезло не испытать мук угасания, вспомнил себя в будущем, когда уже не вставал и решил, что не стоит умирать от жалости к себе. Ведь делает нам больно не болезнь, а отношение к ней. Так, одновременно два слоя мыслей шли через мою голову, как, бывает, по небу идут, не мешаясь, два слоя облаков. Одни мысли – ясные и малоподвижные – говорили, как не пристало мужчине жалеть себя, другие мысли, мутные и тяжелые, быстро шли понизу, у них не было ясных очертаний, и они шептали о мучительной боли, когда откажут отравленные печень или почки. И все же, вспомнив, как сам я когда-то в будущем советовал жалеющим себя молиться, обратился в мыслях к Всевышнему. Тогда я просто благодарил Его за эту короткую, но в молодом теле жизнь! Тут же вспомнил Таша, ее с хрипотцой голос и заботливый взгляд, объятия крошки-Лило, ласки Тиби и встречу с Утаре и на сердце стало легко и радостно…

В ту ночь вроде и спал крепко, сном глубоким и здоровым, но проснулся под утро и, как будут говорить в будущем – «сна ни в одном глазу». Бессонница выгнала меня из душного чума. Цыкнув на увязавшуюся за мной Пальму, спустился к реке. Мне тогда было о чем подумать в тишине и одиночестве, ведь теперь все соплеменники ожидали, что именно я найду убийцу вождя.

Я всматривался в призрачную, дрожащую синеву реки, — в ней чуть заметно покачивались отражения прибрежной осоки, темнеющей на той стороне. Восковая луна, похожая на неровно обгрызенный круг сыра, иногда проглядывала между облаками. Тальник у воды, пробужденный от зимней спячки уже серебрился молодой кроной, но еще жадно топырил ветви, словно старался нащупать что-то в воде, и мои мысли лениво ворочались где-то на периферии сознания, но искра озарения от этого шевеления, почему то не вспыхивала.

И только с рассветом, когда от реки повеяло пресной свежестью, я понял, что сделаю и пришла уверенность – все у меня получится! Отражение луны дробилось в реке на бесчисленные осколки, извиваясь и переламываясь, будто бронзовые ножи распарывали воду, стараясь пробить ее до дна. Но плеска воды не было слышно – солнышко еще невидимое, своей багровой аурой поглощало звуки природы. И вдруг… во влажной, плотной тишине возникла едва различимая, странная, нервная, будто подпрыгивающая, но уверенность. Невозможно было определить, где она рождалась, — словно сама по себе возникла не из головы, а воздуха по-весеннему томительной ночи, из одинокого свечения воды, в темно-синем колодце неба. Магия! Кто-то в будущем скажет, что магии нет, а кто-то напишет пять томов о когнитивном диссонансе и его проявлениях, значении и следствиях.

Мой друг, вижу, ты снова удивлен? Да, да… Магия, как воздействие на человека и его принуждение вовсю будет практиковаться в особом состоянии свойственном людям – когнитивном диссонансе. Точнее, тот, кто хочет воздействовать, сперва-наперво приложит усилия, чтобы жертва его будущих манипуляций вошла в то самое состояние когнитивного шока.

Поселок еще спал, хотя, уже не раз я слышал резкие детские вскрики и тихие голоса соплеменников. Постоял немного, всматриваясь в сиреневое подмигивание реки, потом неспешно, перебирая невеселые свои думы: «А выйдет ли?..» – побрел к погасшему кострищу.

Бросил на тлеющие угли сучковатую палку и залюбовался язычками пламени тут же заплясавшими на черном дереве. Мое одиночество долго не продлилось: из чума вышла Утаре с сумой на плече и колчаном.

— Вернись и отложи свой лук.

В глазах любимой я прочитал удивление, может, вопрос…

— Сегодня к вечеру я скажу, кто убил Тоя. Вы все для этого должны быть рядом. Понимаешь?

Она кивнула, вернулась и вскоре, присоединилась ко мне у костра.

Вышел из своего жилища Лим. Потянулся и, увидев нас, подошел. Ему я тоже почти слово в слово повторил сказанное чуть раньше Утаре. Потом Уро, и мужчинам-горцам, чуть позже – Люту и женщинам-рыбам.

В целом неплохо все складывалось: женщины и их дети – те, кого привел в поселок Той появились последними. Когда же все племя собралось, было так тихо, что потрескивание костра казалось громким и полусонно, плеском дышала река. Пленницы услышали от меня обещание, что укажу к вечеру на убийцу и, прижимаясь, друг к другу, стояли чуть в стороне, но понять, кто из них мог совершить убийство тогда я так и не смог. Все они выглядели напуганными и жалкими. И что в них Той нашел? Толстые, коротконогие, с большими отвисшими грудями мне озерные девы не нравились. И пахло от них рыбой. Помнил из прошлой жизни, что запах рыбы от женщины несовместим с любовными утехами. Можно, конечно, если экстремал и не брезглив, но врачи не рекомендовали…