Вирулюємо до готелю «Москва», їдемо по Моховій повз «Національний», повз театри Великий і Малий, повз «Метрополію», виїжджаємо на Лубенську площу. Так і знав, що в Таємному Приказі розмова буде. Їдемо площею навколо пам’ятника Малюті Скуратову. Стоїть родоначальник наш бронзовий, снігом присипаний, сутулий, невисокий, крижастий, довгорукий, дивиться пильно з-під навислих брів. Із глибини віків дивиться на нашу Москву Невсипущим оком Государевим, дивиться на нас, спадкоємців опричного Діла Великого. Дивиться й мовчить.
Підрулюємо до лівих воріт, сигналить Батя. Відчиняють ворота, в’їжджаємо до внутрішнього двору Приказу, припарковуємося, вилазимо з «меринів». І заходимо в Таємний Приказ. Щоразу, коли входжу під склепіння його, сірим мармуром облицьовані, зі смолоскипами та хрестами суворими, серце перебій дає і стукає вже по-іншому. Інакшим стуком, особливим. Стуком Таємних Справ державних.
Зустрічає нас сотник бравий, підтягнутий, у мундирі блакитному, козиряє. Супроводжує до ліфтів, везе на найвищий поверх.
До кабінету начальника Таємного Приказу князя й близького друга Государевого Терентія Богдановича Бутурліна. Заходимо в кабінет — першим Батя, потім ми. Зустрічає нас Бутурлін. Батя з ним за руку вітається, ми — низько кланяємось. Серйозне обличчя в Бутурліна. Запрошує він Батю, всадовлює, сам навпроти сідає. Стаємо ми за спиною в Баті. Грізне обличчя в начальника Таємного Приказу. Не любить жартувати Терентій Богданович.
Зате любить пильнувати складну й відповідальну Справу, змови викривати, шпигунів-зрадників виловлювати, крамолу виводити.
Сидить він мовчки, на нас поглядаючи, чотки кістяні перебираючи. Потім каже:
— Пасквіль.
Мовчить Батя, вичікує. Завмерли й ми не дихаючи. Поглядає Бутурлін на нас допитливо, додає:
— На Государеву сім’ю.
Засовався Батя в кріслі шкіряному, насупив брови, захрускав пальцями міцними. Ми за ним стоїмо як укопані. Дає команду Бутурлін, опускаються штори на вікнах кабінету. Напівморок настає. Знову дає команду начальник Приказу Таємного. І в напівмороці зявляються-зависають слова, із Мережі Російської витягнуті. Горять, переливаються в темряві:
Ищут пожарные,
Ищет полиция,
Ищут священники
В нашей столице,
Ищут давно,
Но не могут найти
Графа какого-то
Лет тридцати.
Среднего роста,
Задумчиво-мрачный,
Плотно обтянут
Он парою фрачной.
В перстне
Брильянтовый еж у него.
Больше не знают
О нем ничего.
Многие графы
Задумчиво-мрачны,
Стильно обтянуты
Парою фрачной,
Любят брильянтов
Заманчивый дым, —
Сладкая жизнь
Уготована им!
Кто же,
Откуда
И что он за птица —
Граф тот,
Которого
Ищет столица?
Что натворил
Этот аристократ?
Вот что в салонах
О нем говорят.
Ехал
Однажды
«Роллс-ройс»
по Москве —
с графом угрюмым,
подобным сове:
Хмуро он щурился, мрачно зевая,
что-то из Вагнера
напевая.
Вдруг граф увидел —
Напротив в окне
Бьется маркиза
В дыму и огне.
Много столпилось
Зевак на панели.
Люди злорадно
На пламя смотрели:
Дом родовой
Был охвачен огнем —
Люди богатые
Жили ведь в нем!
Даром не тратя
Ни доли минуты,
Бросился граф
Из «роллс-ройса» уюта —
Мрачному быдлу
Наперерез —
И по трубе
Водосточной
Полез.
Третий этаж,
И четвертый,
И пятый…
Вот и последний
Пожаром объятый.
Жалобный крик
Раздается и стон —
Пламя лизнуло
Изящный балкон.
Бледно-нагая,
В окне, как на сцене,
Бьется маркиза
В причудливой пене
Сизого дыма;
И сполох огня
Белую грудь
Озаряет ея.
Граф подтянулся
На дланях нехилых
И головою в стекло
Что есть силы,
Грохнул с размаху.
Осколков разлет
Молча приветствовал
Нижний народ.
Снова удар —
Содрогается рама.
Граф переплет
Сокрушает упрямо,
Лезет в окно,
Разрывая свой фрак.
Шепчут зеваки:
— Безумец… дурак…
Вот и в окне
Он возник. Распрямился,
Обнял маркизу,
К манишке прижал.
Дым черно-серый
Над ними клубился,
Красный огонь
Языками дрожал.
Сдавлены пальцами
Женские груди,
К нежным губам
Граф со стоном припал.
Видела чернь,
Углядели и люди:
Фаллос чудовищный
В дыме восстал!
Видели люди,
Смотрящие снизу,
Как, содрогаясь,
Вошел он в маркизу,
Как задрожали,
Забились в окне
Граф и она,
Исчезая в огне!
Читать дальше