Владимир Фирсов - Срубить крест

– Тогда я вспомнил старую пословицу: береженого бог бережет. И решил, что не будет беды, если этот прибор простоит без дела, для чего бы он ни служил. И я сделал вот так…

Он многозначительно вытянул вперед палец.

– Нехорошо поступать с человеком, как с лошадью! – с деланным недовольством воскликнул я. – И долго он теперь проспит?

– Праздничный сон – до обеда, – безмятежно ответил Петрович. – Зато он проснется с хорошим самочувствием, бодрый и веселый.

Но я позволил себе не поверить Петровичу. Вряд ли мог чувствовать себя бодро и весело главный судья, проспавший соревнования.

Леннада встретила меня на ступеньках дворца. Она протянула мне букетик цветов, которые, как я уже знал, назывались здесь столетником и были символом долгой, счастливой жизни.

– Поздравляю кавалера с победой, – грустно сказала она. В ее глазах стояли слезы. – Воистину для него не существует непреодолимых препятствий. Я начинаю думать, что он сумеет победить кавалера Рюделя.

Сегодня на ее лице не было никакой косметики, и девушка выглядела еще привлекательней.

– Прошу простить меня за испорченную дверь, – Извинился я. – Кстати, ты не знаешь, для чего служит подвал, в который ты меня так старательно запирала?

Леннада сердито сверкнула глазками, но все же ответила мне.

– В нем когда-то хранилась королевская казна, а потом архив Черного совета. Но его вывезли много лет назад, когда я была еще девчонкой. Это случилось в ту ночь, когда убивали кавалеров, поэтому я все запомнила.

– Как это – убивали кавалеров? Кто убивал? За что?

– Я ничего не знаю. Отец мне сказал, что всех кавалеров убивают и надо бежать из дворца. Потом он ушел, и я больше его никогда не видела.

– Когда это было?

– Одиннадцать… нет, двенадцать лет назад. Я только-только научилась читать и писать.

– И многих кавалеров убили?

– Не знаю. Мы прятались на чердаке целый день. Потом нас нашли и сказали, что мы можем вернуться.

Я слушал девушку с возрастающим удивлением. До сих пор я ничего не слышал о подобных событиях. Я не ждал, что это было – бунт, революция, дворцовый переворот, но понимал, что обстановка на Изумрудной накалена. Намеки диспетчера Фея и прямые угрозы дядюшки Теодора позволяли догадаться, что назревают крупные события. Рассказ Леннады только подкрепил мою уверенность.

Мне было ясно, что монархия на Изумрудной доживает последние дни. Когда она станет помехой Рюделю, ее уничтожит. За Рюделем стояла сила, причем вовсе не кавалеры, привыкшие к почету, богатству и безделью, – эти, как и монархия, были только удобной ширмой. Главной опорой для него будут все-таки тысячи бравых рестораторов и им подобных – с мясницкими ножами в потных кулаках, с цепями, дубинками, а то и с автоматами – наверняка где-нибудь припрятаны до поры до времени. И еще есть диспетчер Фей и его друзья – те, кому суждено первыми погибнуть в день, когда Рюдель придет к власти. Если только сами они не сумеют вовремя обуздать Рюделя и его шайку.

Да, следовало ожидать бурных событий… Не знал я только одного – как может повлиять на эти события тот неизвестный на Земле фактор, который я для себя назвал «сроком жизни». Я не верил, что существует и сохраняется в глубокой тайне лекарство, дающее обитателям Изумрудной долголетие, и не очень разделял надежды дядюшки Теодора. Но на моей родине люди жили по двести лет и более, а не пятьдесят-шестьдесят, как в прошлом, поэтому я был уверен, что земная наука быстро найдет противоядие от чудовищной гримасы здешней генетики.

Все эти мысли не раз уже приходили мне в голову, но сегодня я выстроил свои соображения в ином порядке. Меня все время смущало, почему на Изумрудной не только не искали способов продления жизни, но даже попросту противодействовали этому. Почему короткая жизнь угодно Кресту? Почему долгая жизнь – проклятье?

Простое решение напрашивалось само собой. Обреченность каждого живущего – вот извечное проклятие этой планеты. И религия, естественно, помогает отрешиться от сознания обреченности, утверждая, что короткая жизнь – благо.

Это рассуждение могло показаться очень убедительным, если бы не одно «но». Религия никогда не имела своей целью утешение. Любая религия – на Земле, на Изумрудной ли – всегда была инструментом порабощения трудящихся, имеющим точные классовые цели. Обман под видом утешения – да, это религия могла, но утешение – никогда.