Николай Иванов - Завеса

© Николай Алексеевич Иванов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

– … правее, капитан! – раздраженно прозвучал в шлемофоне голос командора. Капитан повернул голову в бронешлеме, и увидел сквозь защитные очки его злые глаза. – Теперь левее! Там что-то темнеет… Еще левее…

Капитан посмотрел на экран – на гребне бархана, действительно лежало что-то темное, неподвижное. У него едва заметно дернулась щека, перечеркнутая давним шрамом. Он сразу понял, что это такое, видел не раз. Внешне капитан остался все таким же спокойным, но в душе царила тревога. Командор оказался упорным и мстительным человеком. Он и в погоню вылетел сам, никому не доверив операцию. Словно что-то почувствовал. План рушился.

– Капитан, правее! – зло процедил сквозь сжатые зубы командор. Рука капитана привычно подала штурвал, и мощная машина устремилась к цели. Командор криво усмехнулся, палец лег на гашетку…

К комиссару бежал юнга; еще издали, увидел хмурое лицо командира и перешел на медленный шаг, размышляя, что же произошло и почему он так мрачен. Подошел на уставное расстояние, приложил руку к бескозырке, проговорил виновато:

– Комиссар, его нигде нет, словно сквозь землю провалился! – последние слова юнга проговорил с запинкой и зло. Глаза подростка горели охотничьим азартом.

Комиссар не ответил, медленно повернул голову, окидывая местность хмурым взглядом. Цепь черных фигур в бескозырках медленно двигалась, прочесывая заросший густым кустарником берег неширокой речушки. Люди были измотаны многодневной погоней. Они выполнили задачу. Отряд противника уничтожен, остался один, последний, но самый опасный враг, и он скоро будет найден! И на его жизни бойцы отряда революционных моряков поставят, наконец, свинцовую точку. Но теперь, когда все близилось к завершению, он не ощущал, ни сладостного чувства мести, ни удовлетворения. Комиссар устал. Очень устал…

Воспаленными глазами посмотрел на стоящего перед ним юнгу, молча выслушал доклад и кивком, ничего не сказав, отпустил. Тот облегченно вздохнул и побежал назад. Выражение глаз комиссара пугало. Таким он видел своего кумира впервые: тоска и безысходность читались во взоре несгибаемого комиссара. А комиссар сожалением смотрел в след бегущего юноши. «И его опьянил запах крови! Сегодня это кровь офицера, а завтра чья? Слишком много смертей! Когда же кончится время мести!»

С берега донесся ликующий крик. Загонщики обнаружили жертву…

* * *

Резкий звонок телефона вернул к действительности. Мужчина отвел занемевшую руку с зажатым в ладони пистолетом от виска. Несколько секунд сидел неподвижно, приходя постепенно в ужас от задуманного, не слыша настойчивых, режущих слух, трелей. Кожу на виске саднило, видимо внезапно оживший телефон заставил руку с зажатым оружием дрогнуть. И тут же презрение к себе заставило его сжать зубы. Отчаянным движением вскинул ствол к голове, палец лег на курок, человек закрыл глаза, но надавить так и не смог. Мешал оживший телефон. Рука стала уставать. Он судорожно вздохнул, медленно отвел руку с оружием в сторону, осторожно положил пистолет на стол, нашел глазами не умолкающий телефон, потянулся к нему и жадным, дарующим короткий миг жизни, движением схватил трубку. Долго не мог поверить в то, что ему говорили. Запоздалый ужас сжал сердце, еще мгновение и он совершил бы непоправимое! В трубке уже звучал сигнал отбоя, а он все прижимал ее к уху. Изумленными глазами отыскал часы на камине, – до встречи оставалось два часа. Медленным движением положил трубку в гнездо. И тут он поверил!..

Машина стремительно уносила мужчину от Города. Душа пела, он жаждал этой встречи! Жаждал долгие годы, и она, наконец, состоится! Его ждали! И нога все жала и жала на педаль газа.

Слегка запорошенная снегом лента шоссе казалась бесконечной, она убаюкивала монотонностью, и чем дальше уходила машина, тем все больше тускнела радость предстоящей встречи, словно растворяясь на долгом пути. Вновь ожило сомнение. Вернулось мрачное настроение. Руль дрогнул в неуверенных руках. Он уже не знал, куда и зачем едет, куда ведет эта дорога, и как он оказался тут. Уныние и безысходность вновь брали его в свои тиски.