Мария Елифёрова - Двойной бренди, я сегодня гуляю

— Вик!..

— Та-фх... — спросонок пробормотал Лаи на родном языке, потом разомкнул слипшиеся чёрные ресницы и мгновение пялился на Коннолли, пока не осознал, в чём дело. — А, Патрик, это ты?

Было видно, что ему тоже не слишком хорошо. Он сел на кровати и принялся развязывать сбившийся платок на шее. Коннолли наконец удалось подняться на ноги, причём при каждом движении ему казалось, что потолок с размаху ударяет его по темени.

— Капитальные у тебя запасы, — констатировал он, ухватившись за спинку кровати. Бледный до зелени Лаи потёр висок.

— Были. Всего-то литр с небольшим и был. Законы гостеприимства есть законы гостеприимства.

Отыскав зеркало на стене, Коннолли глянул на своё отражение. Н-да... Результат превзошёл все ожидания. Лаи выглядел намного свежее его — Коннолли даже позавидовал быстроте, с которой организм барнардцев одолевал лошадиные дозы алкоголя. Однако ускоренный обмен веществ, свойственный его расе, отыгрался на Лаи с другой стороны: он, естественно, пропустил вечернее бритьё, и теперь его усики почти потерялись на фоне густой тёмной щетины. Со вчерашнего дня его подбородок и голова обросли чуть ли не на полсантиметра. И если Коннолли, после того, как пригладил пальцами шевелюру, обрёл вполне приемлемый вид второсортного кинорежиссёра, — хотя и с пожелтевшим синяком на носу, — то Лаи походил на восточного террориста с обложки старинного боевика.

Оба поглядели друг на друга и, не сговариваясь, принялись хохотать. Отсмеявшись, Лаи сказал:

— Ты первый в ванную — ты гость. Возьми там одноразовый станок.

— Иди ты первый, — возразил Коннолли, — я ещё пока помедитирую.

— Ладно, — ответил Лаи, — только будь добр, не медитируй, стоя на моей пилотке.

Встав, он подобрал с пола шапочку, брезгливо отряхнул её и положил на кровать. Затем открыл мини-бар.

— Держи, — сказал он, накладывая в плоскую керамическую чашку каких-то мокрых зелёных листьев с кислым запахом маринада. — Проверенное средство от похмелья, используется уже две тысячи лет.

Он запихнул горсть листьев в собственный рот. Коннолли скептически поглядел на чашку.

— А у тебя нет чего-нибудь не столь... этнографического? "Соберекса", например?

— У нас этим никто не пользуется, — сказал Лаи и, перекинув через руку свежую рубашку, исчез за дверью ванной.

Морщась от боли в надбровьях, Коннолли жевал маринованную дрянь и пытался вспомнить, что происходило вчера вечером. Сначала Лаи чуть не заколол его мечом... а потом? В памяти у него осталось только то, что он, облапив барнардца, заплетающимся языком читал ему лекции по поэзии трубадуров. "Пойми, Вик... трубадуры не трахали дам своего сердца. Хотя могли. И, может, даже хотели. Высшим шиком считалось, если он даже ни разу в жизни её не видел. Так что тебе досталась роль трубадура..."

Коннолли прикрыл глаза. Тьфу, подумал он. На себя посмотри, притрубадурок. Не осложнять жизнь коллегам — и то не получается.

Барнардская опохмелка и в самом деле подействовала. По крайней мере, тошнота прошла, и даже мерзкое колотьё в висках начало притупляться. Коннолли поставил чашку на стол и встал под кондиционером, подставив лицо струям охлаждённого воздуха. Из ванной показался Лаи, раскрасневшийся от умывания, в чистой рубашке и с сочащимся кровью порезом на свежевыбритом подбородке. Голову он не побрил — должно быть, ему всё ещё было неприятно до неё дотрагиваться.

— Твоя очередь, — сказал Лаи, жестом предложив ему сухое полотенце. Коннолли смотрел на него. Ликина косынка была там же, где и вчера — она аккуратно охватывала руку барнардца выше локтя, как знак маргинального политического движения. Надежда, что он забудет про неё при переодевании, не оправдалась.

— Знаешь, — проговорил Коннолли, опустив глаза, — я, наверное, пойду у себя помоюсь.

Ни к чему, подумал он, портить последний день перед отлётом на Землю.

Барнарда, 23 декабря 2309 г. по земному календарю

Лика заканчивала завтракать. Лаи не попадался ей на глаза, хотя время уже подходило к одиннадцати по местному. Её это тревожило. Накануне вечером он был как-то особенно, совсем не по-барнардски, погружён в себя и держался отчуждённо. И злосчастная бандана... Зачем только она произнесла слова "не надевайте её на голову"? Этот невозможный Лаи повязал бандану себе на руку! И как ни в чём не бывало сел обедать за стол к ним с Патриком. Было бы странно надеяться, что Патрик не догадается о происхождении этой повязки...