– Можно, я сначала его помучаю? – спросила Лили, тыча индикатором в позвонки. – Где-то здесь находится нервный узел, тот самый, сохраненный для пыток.
– Не для пыток, а для обучения, – уточнила Лулу.
В этот день мы перевыполнили план по запчастям.
Двойняшки разобрали пленника до последнего чипа.
– Жаль, что его электрошокер не запускается без туловища, – сказала Лулу.
– Зато генератор – последней модификации! Ты только посмотри! – обрадовалась Лили.
– Жаль, что без доступа в сеть не обойтись. Придется его заморозить до лучших времен.
Мне показалось, что пластирон смотрит на меня, как человек перед смертью. Похоже, кроме восприятия, у пластиронов есть и сознание.
– Что-то в них оставляют, чтобы сделать послушными?
Лили включила пилу:
– Ненависть к людям – вот что в них оставляют.
– В городе нет знакомых Малыша, – отчиталась я перед Кеклусом, – Во всяком случае мы никого из его прошлого не встретили.
– Это плохо.
– Почему?
– Придется ждать беды неизвестно откуда.
Старик огорчился, помрачнел. Ему что-то было известно из того, что нам пока знать не дано.
Сгорбленная старуха положила на мое плечо почерневшую ладонь и прошептала:
– В полдень. На площади Отступников ты получишь весточку от отца.
– Кто ты? – я обернулась на голос, но посланница унеслась далеко вперед.
Я долго смотрела ей вслед. Она летела на роликах над выщербленным асфальтом, и черная мантия на рукавах раздувалась, как вороньи крылья.
Отец…
Он улыбнулся на прощание, взмахнул рукой, надвинул капюшон на глаза и шагнул в непроглядный туман.
– Не уходи! – я с криком бросилась следом.
Мать, подхватила меня на руки и утащила обратно в руины.
– Почему он ушел?
– Так надо. Будем ждать.
– Тетушка Эли сказала, что город – вход в ад.
– Не слушай никого. Главные врата в ад – человеческая глупость.
– Отец обещал принести мне подарок.
– Он ушел не за подарком.
Тайны взрослых убивают души детей.
Отец не вернулся ни завтра, ни послезавтра. Пропал навсегда.
Мама с тех пор замолчала, постарела, высохла.
Не хотела жить. Целый день смотрела, как на закопченном потолке пляшет тень от парафиновой свечи.
Я кормила ее из чайной ложки.
– Ну, еще ложечку! Пожалуйста! Проглоти. Не умирай.
– Я не умру.
– Эли сказала, что умрешь, если не будешь есть.
Мама погладила меня по голове прозрачной рукой и шепнула:
– Ты хорошая девочка. Красавица, умница. Папа тебя любил больше, чем меня.
– Неправда, он тебя любил больше жизни!
– Обещай никогда не уходить в город.
– Я могла бы найти отца.
– Жди. Если не сообщили о смерти, значит вернется.
Как долго мы его ждали!
Десять лет!
И вот, наконец, первая весточка о нем.
Без трех минут полдень. Место встречи.
Будний день, мало прохожих. Практически никого. Пустота.
Казни состоялись в прошлую пятницу. Страдальцы на крестах уже окоченели. Тела высохли под солнцем, не успев разложиться.
К ним не разрешают прикасаться, пока ветер сам не скинет иссохшие члены с крестов.
Останки отступников лишены права на захоронение по обряду. Они прокляты и преданы общественному поруганию. Каждый прохожий обязан выразить презрение трупу, швырнув в него камень.
Стражи бдительно следят за тем, кто не наклонится за булыжником.
Таких упрямцев, как правило, вскоре находят здесь же на свежих кольях, и родичи, пришедшие проститься, обязаны плюнуть на униженное страданием тело.
Раздался шум, мальчишеский смех.
Компания пацанов с затычками в ушах пронеслись на скейтбордах.
Они с пронзительным гиканьем принялись выписывать восьмерки между постаментами с распятиями. На лету плевались, заглядывая в мертвые лица.
– Гляди! Гляди! – закричал пацан в полосатой бандане, тыча пальцем в свежий труп, насаженный на кол. – Это наша соседка.
Чугунная арматура проползла вдоль позвоночника молодой стройной девушки, прорвав кожу над лопаткой. Голова свесилась на грудь, ветер лениво покачивал обвисшие пряди, засохшие, как кисти маляра, окунутые в бурую краску.
– Ее казнили шесть дней назад. Знатное было зрелище! Весь район пришел на это посмотреть.
– Вот, зараза!
Парень нагнулся поднять булыжник.
– Сдохла! – юнец кинул в голову казненной камень.
– Так и надо!
– Жаль, что быстро умерла.
– Если бы я мог, оживил бы и снова казнил. А потом еще раз! И еще!
Читать дальше