Эдвард Даль - Игра с отражениями (оборванная исповедь)

– Да, да, господин Бюлов! Всё, что будет удобно для вас! Я возьму на себя дерзость заметить, что в определённом смысле даже рад этому обстоятельству. Прошу понять меня правильно: рад именно за вас. Это очень хорошо, что у вас появились, как я надеюсь, какие-то более важные дела, чем посещение нашей обители. Прошу простить, если мои слова показались вам слишком бесцеремонными…

– Нет, всё в пределах, – успокоил я его.

Он тоже был прав. Я больше не хотел видеть мёртвую Диану.

Меня ждала Диана живая.

А ещё через неделю я выслушивал Шифенхаллера.

– Если вы резко прекратите приём препаратов, – внушал мне доктор, – то можете получить неприятный эффект: синдром отмены. Давайте-ка постепенно, мой любезный господин Бюлов! По схеме. Ведь вы не завтра покидаете Леондинг? Ну и прекрасно. На мой взгляд, чем дольше вы будете здесь оставаться, тем лучше. Впрочем, не совсем так. Какое-нибудь несложное путешествие вам не повредит. Отвлечься, переключиться, в общем-то, будет даже полезно. Но не более того. Пока, по крайней мере. И ещё, простите, у меня возникло опасение, что наши с вами достаточно теоретические разговоры о возможностях клонирования вы восприняли чрезмерно конкретно, что ли… Или я не прав? Вы умный, эрудированный и склонный к анализу человек. И, конечно же, сами уже догадались, что я нашёл эту тему для наших с вами психологических упражнений, только в качестве опорного тезиса, на котором возможно основать надежду. Как противовес завладевшей вами идее безысходности. И уж вовсе не в моих интересах, чтобы взамен одной навязчивой идеи у вас сформировалась другая. Вы меня понимаете? Полёт на Марс, например, абсолютно научно обоснован, в значительной степени подготовлен технически и экспериментально, но для реализации проекта придётся подождать ещё лет пятнадцать-двадцать. Это совершенно точно свершится! Но прямо сейчас полететь нельзя, даже если невыразимо хочется… Я к тому веду, что наше с вами обращение к теме клонирования на данном этапе не более, чем психологический приём в моём терапевтическом методе. Не нужно пытаться перевести эту, по сути, мысленную игру в немедленные практические действия. Слишком велика вероятность тяжёлой неудачи. А следствием может быть ваше возвращение в то же состояние, из которого мы с таким трудом недавно вышли. А то ещё чего похуже. Вы меня слушаете?

В проповеди (или отповеди?) Шифенхаллера также была несомненная правота.

Я слушал его монолог очень внимательно и пытался понять, действительно ли он осведомлён о некоторых шагах, которые я предпринял для перевода подброшенной мне идеи в русло реальных дел, или у него просто чертовская интуиция? Вероятнее всего, однако, кое-кто случайно или намеренно проболтался.

Пару дней назад я заключил с «Мицаром» очередное дополнительное соглашение, которое предусматривало «право сделать забор биологического материала от хранимого тела» по моему первому требованию и в соответствии с моими же указаниями. Я, естественно, не желал афишировать истинные мотивы своих действий и поэтому замаскировал внесение такого пункта в договор более или менее приемлемым объяснением. Дескать, хочу оставить за собою «возможность провести независимую экспертизу качества хранения».

Представителем «Мицара» при подписании документа, разумеется, был Эберхорст. Он-то, судя по всему, и слил информацию, хотя по должности обязан был хранить всё в секрете. С-скотина!

Ну, а Шифенхаллеру осталось только сопоставить факты и сделать выводы.

Честно говоря, сумасшедшее желание вновь увидеть Диану живой успело к тому моменту завладеть мною настолько, что мне было решительно наплевать на мнение доктора о степени авантюрности предприятия, в которое я хотел ввязаться. Я бы так и заявил ему, если бы не опасался какой-нибудь новой и совершенно ненужной для моего дела утечки информации. Врачебная тайна – дело, конечно, святое, но до известной степени. «Пока Шифенхаллер остаётся в уверенности, что его пациент не собирается совершить ничего противозаконного, – рассуждал я, – он будет молчать».

Но мне-то как раз предстояло закон обойти. Это, если говорить мягко.

Не мог же я ему со всей прямотой бухнуть, что собираюсь обратиться к помощи тех научных фанатиков, которые, несмотря на строгие запреты Хартии Европейского Союза и национальное уголовное законодательство, подпольно занимаются репродуктивным клонированием человека. Тут-то он с чистой совестью, как всякий порядочный европеец, и донёс бы куда следует. Во имя собственной репутации, прежде всего. Чтобы никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не мог сказать, будто он толкнул своего пациента на криминальный путь или (не дай Бог!) содействовал кому-либо в противозаконных устремлениях.