Петр Ингвин - Ольф. Книга первая

Грузный топот замер перед землянкой.

– Занято, итить его в самую урну.

– Не будем мешать.

Щель между досками показала обладателя голоса и его дружка. Два деревенских битюга уставились на следы чужого обитания. Лежавший в ногах третий, ярко и модно упакованный, но во всем рваном и с головы до ног окровавленный, с трудом сдернул что-то с шеи, и незаметным броском вещица оправилась в траву под кустами. После облегченного вздоха модник тут же получил пинок в пах.

– Куда теперь? – спросил первый из местных.

– На берег давай, – буркнул второй.

Они ушли.

Выйти из землянки я рискнул часа через два. Легонько шумели вдали высокие сосны, безоблачное небо прочерчивал, как мелом по линейке, невидимый и неслышимый самолет, больше нигде не было ни звука, ни движения. Еще раз удостоверившись, что опасности нет, я полез в кусты. Меня интересовал выкинутый предмет. Должно быть что-то ценное, если парень не хотел, чтобы оно досталось обидчикам. В лесу мне ценности нужны как слону ласты, но в планах был расчет с адвокатом. Неплохо бы гордо вынуть подарок судьбы и скромно поинтересоваться: «Этого хватит?..»

Брошенной вещью оказался медальон. Или кулон. Еж его знает, как назвать. Не сказать, что ценный или красивый… Честно говоря, никакой. Так, непонятная хреновина на простенькой ниточке, вроде куска расплавленного свинца. Ни золотом, ни драгоценностями не пахло. Как бы облезлая монета, но даже до монеты не дотягивала. Со вздохом я сунул находку в карман и прошел в направлении реки, куда отправилась недавняя троица.

Вот. В воде. Труп. Похоже, зацепился за что-то на дне.

Если бы не я, столь не вовремя занявший землянку, возможно, парня ждала другая судьба. Рассмотреть его, когда тащили, было невозможно, но не приходилось сомневаться в двух фактах: он был молод и не из этих мест. Настолько ярко в наших краях не одеваются.

Вторая смерть, и снова из-за меня. Что-то со мной не так. Не окажись я в определенное время в определенном месте, два человека (не важно, хороших или плохих, это не мне решать) остались бы живы. С другой стороны – что собирались делать с парнем в землянке? Может, утопление – счастье? Если вспомнить проявленную в угрозах фантазию, покойнику, должно быть, повезло, что отмучился быстро.

Если бы да кабы…

Длинной веткой я потыкал в едва просвечивавшую в мутном потоке яркую куртку. Сдвинуть не получилось. Тогда я натаскал удобных в переноске валунов и закидал ими утопленника. Или убитого – как знать, что с ним сделали до окончательного перемещения в воду. Покойся с миром, парниша. Прости, можно было вмешаться, двое на двое – расклад справедливый… Недавно я пытался помочь, и вот чем закончилось. Да и помогать, не зная сути дела… Возможно, будь я в курсе о подробностях, принял бы другую сторону.

Хватит об этом. Не судите, да не судимы будете.

Я отправился обратно.

***

Эта ночь не выглядела ночью. Полная луна сделала мир отчетливым и мрачным. Телевизора у меня не было, как и вообще электричества, огонь я предпочитал зря не разжигать – не почитаешь, даже если бы книги были, и внимание привлекать лишний раз не хотелось. Из развлечений остались спать да гулять.

Спать не хотелось. Выйдя из затхлой землянки, я обомлел: с другой стороны реки, где, как говорил Игореха, проходила кабанья тропа, и куда, стараясь не мешать размножению будущих трофеев, редко-редко забредал кто-то из деревенских, сейчас виднелось зарево. Костер. Или костры.

И голоса. Женские! Прекрасно слышимые в ночной тиши даже на таком расстоянии.

Стало жутко интересно. В смысле, что одновременно жутко и нестерпимо интересно. С ножом и биноклем я направился к опушке, что выходила на реку, где прокрался к прибрежным кустам.

Стало еще более жутко. На противоположном берегу горели костры. Небольшие, но много. В две окружности. Меньшая – метров в десять, большая – в тридцать. Внутри, между кругов, танцевали шесть девушек в длинных белых одеяниях. Как в старину. Босоногие и украшенные венками, они то ли пели, то ли просто что-то выкрикивали. Через фразу повторялось нечто похожее на «Альфавиль», если произнести протяжно. В кружившемся хороводе то одна, то другая, заливаясь счастливым смехом, запрыгивали в пустую центральную часть, восторженно орали что-то, и через мгновение выскакивали обратно.

В веселенькое же место меня занесло. Полнолуние, полночь. Шабаш ведьм?

Настроенная в окулярах резкость показала, что все девушки – как на подбор, молодые, в самом соку. Не рыжие. И на том спасибо. Хотелось бы верить, что не ведьмы… либо один из стереотипов считаем сломанным. Ни одной метлы, как и сопутствующих чертей, рядом не видно, что на самом деле ни о чем не говорит. Спрятаны. Или позже появятся.