Петр Ингвин - Ольф. Книга первая

– Практика отменилась, – сообщила невидимая Сусанна.

– А меня по работе вернули. Чего в мою комнату вперлась?

– Можно я п-пойду? – пробился от стены голосок. Тихо, но достаточно ясно. За дверью должны были услышать. – Я не хочу…

Мощная пощечина восстановила тишину.

Сусанна явно не желала лезть в дела братца:

– Я искала… Впрочем, ладно. Я пошла, отдыхай.

– Уходишь совсем?

– Да. Одну вещь найду и уйду. Больше не отвлеку.

Обратившись в стекло, я боялся, что сердце выдаст меня невменяемой канонадой, от которой шатались костюмы-соседи. Огромные, как сам владелец, они всей шеренгой мрачно косились в мою сторону, словно ожидая приказа к атаке.

Снаружи Вадим схватил за щиколотки и рывком подтянул девчонку к себе.

– Пожа-а-алуйста… – У нее даже не было сил сопротивляться, только молить о пощаде.

Явно не ролевые игры. Значит, следующий ход за мной. И момент исключительный – Вадик сильно занят, его лицо смотрит в другую сторону.

– У-у-у!!! – С жутким воем меня вынесло из шкафа, над головой вознеслась псевдокоса. Я готов был рвать и метать. Готов убить. Во имя справедливости. Добро, как учили меня с пеленок, должно быть с кулаками.

Первые полметра дались на ура. Потом простыня зацепилась за ручку шкафа, меня крутануло и опрокинуло, благодаря моей же инерции. Голого. Прямо к ногам противника.

Маска свалилась, коса отлетела в сторону и развалилась на составляющие. В следующую секунду я получил такой удар ногой, что временно научился летать. Прикроватная тумбочка всплакнула под обрушившимся телом, голова стукнулась о кобуру. С трудом собравшееся в кучку зрение уловило, как Вадим медленно и страшно поднимает катану.

Моя рука потянулась в кобуру. Машинально. Когда хочешь жить …

В армии я служил в пехоте и более привычен к автомату, но когда приперло…

Предохранитель. Затвор. Спуск.

Это оказался не резиностел. И не газовик. Вспышка молнии, удар грома… Свинцовый молот отбросил нападавшего к стенке, в обвисшей груди сочилась клякса непоправимости.

Прямо в сердце. А в армии говорили, что я плохой стрелок. Оказывается, все дело в обстоятельствах. Последний взгляд Вадика выразил удивление и ушел в вечность.

Визг. Вопль. С постели сорвалась и унеслась в сторону выхода спасенная девчонка. А в дверях стояла Сусанна. За это она время не надела даже бюстика. Я не верил глазам: она не была шокирована. Пройдя вперед, отфитнессенные ножки пошевелили мертвое тело, взор с интересом переполз на меня:

– Забираю свои слова. Ты не скучный.

– Что теперь? – тупо осведомился я у единственного человека, кто не потерял самообладания.

– Однозначно – полицию вызывать. Но сначала позвоню папе. – Во всей вызывающей красе, до которой мне сейчас было как бурундуку до ставки рефинансирования, Сусанна деловито прошлась по комнате брата, сосредоточенно разглядывая вещи и перебирая руками бумаги и сложенную одежду. Сусанна не обращала внимания ни на валявшееся мертвое тело, ни на запачканные кровью обои. Внизу продолжала расплываться лужа, остекленевший взор и застывший в удивлении оскал трупа подтверждали, что он труп. «Скорая помощь» если потребуется, то для засвидетельствования сего факта.

Сусанна сказала «папе»?! Непоправимость и ужас случившегося отошли на второй план. Сквозь мириады мельтешивших «Как же так?!..» и «Я же только…» пробилась реальность. Страшная картинка у меня перед глазами сменилась еще более страшной: место Вадика теперь занимал я, только дырка в теле была не одна. Господин Задольский, возможно, не садист, но привык решать проблемы комплексно, а про его возможности знал весь город.

– Не надо папе! – попросил я.

Сусанна остановилась на миг, на меня с брезгливым равнодушием поглядели красноносые дыни и одновременно покачали головами.

– Надо. В первую очередь. Но у тебя есть… – задумчивый взгляд подружки поднялся на часы, и губки уточкой превратились в настоящий клюв, – пять минут. Через пять минут я звоню.

– Ты же видела, это была самооборона!

Сусанна молча смотрела мне в глаза. Ни боли, ни страха, ни сожаления. Ни-че-го.

– Сусанна! – взмолился я. – Твой папа или прибьет меня, как муху, или засадит до конца жизни!

– У тебя четыре минуты. – Она отвернулась.

Я никогда не думал, что женский зад может быть столь холодно-презрительным. Дескать, вот тебе на память, чтоб за решеткой вспоминал.

Повторюсь, «за решеткой» – лучший вариант из всего, что можно представить, другие вообще вспоминать не позволят. Меня понесло в соседнюю спальню, где остались вещи, там я лихорадочно оделся.