Гораций Голд - У финишной черты

— И что же делать?

— Вы хотите знать о моей связи с больными стариками. Я объясню ее вам.

— Как?

Она опасно взмахнула револьвером.

— Развернитесь к стене и стойте так, пока я буду одеваться. Только попробуйте повернуться, прежде чем я скажу, и я вас пристрелю. Попытка ограбления, незаконное проникновение в чужой дом, сами понимаете. Возникнут небольшие неудобства, в связи с расследованием… но это будет сущая ерунда, по сравнению с неудобствами для вас.

Я УТКНУЛСЯ лицом в стену, ощущая в животе плотный, болезненный комок страха. Пока я только лишь знал, что старые люди, как-то связанные с ней, умерли от голода. Я не был стар, но это ничуть не утешало. Она казалась самой хладнокровной, расчетливой, смертельно опасной женщиной, которую я когда-либо встречал. Этого одного было достаточно, чтобы напугать меня до чертиков. И главная проблема состояла в том, что эта дамочка способна на все.

Я слышал шорохи одежды за спиной, хотел сделать выпад с оборотом и наброситься на нее, воспользоваться тем, что она могла в этот момент возиться с пояском для чулок или надевать бюстгальтер, чему явно помешал бы револьвер. Но это казалось равносильным самоубийству, и я тут же передумал. С какой-нибудь другой женщиной этот трюк бы прошел, но не с ней.

— Все, — сказала она, наконец.

Я повернулся. Она была одета в рабочий комбинезон, который выгодно подчеркивал изгибы ее тела. Рыжие волосы были спрятаны под косынкой, что делало ее похожей на фабричных работниц времен войны. Опасность исходила бы от нее и без оружия в руке и строгого выражения лица. Сейчас же казалось, будто она собирается принести в исполнение смертельный приговор.

— Откройте дверь, поверните направо и поднимайтесь наверх, — сказала она, взмахнув оружием.

И я подчинился. Это была самая опасная, самая длинная, и в то же время самая короткая прогулка в моей жизни. Она приказала мне открыть дверь на четвертом этаже, и мы оказались в комнате, в которую я заглядывал с пожарной лестницы. Сетчатая кабина походила на пыточную камеру с таинственным аппаратом, от действия которого, мне, вероятно, предстояло испытать неслыханные муки.

— Вы собираетесь сделать со мной то, что сделали со стариком, нанятым сегодня?

Я ждал, надеясь получить ответ.

Она щелкнула выключателем, после чего запустились моторы, и раздался пронзительный, угрожающий вой. Проволочная сетка странным образом начала размываться, как это происходит с вибрирующими зубцами камертона.

— Вы стали досадной неприятностью, Уэлдон! — сказала она, перекрикивая гул двигателей. — Я никогда не думала, что вы сможете зайти так далеко. Но раз вы здесь, мы оба можем извлечь из этого пользу.

— Пользу? — переспросил я. — Мы оба?

Она открыла ящик рабочего стола и вытащила стопку конвертов, перетянутых резинкой. Положила их на край стола.

— Вы предпочитаете наличные деньги, банковские счета или и то, и другое вместе?

Мое сердце забилось сильнее.

Так вот откуда взялись эти деньги!

— ХОТИТЕ сказать, что вы филантроп? — спросил я.

— Бизнес — и есть филантропия, в некотором смысле, — спокойно ответила она. — Вы нуждаетесь в деньгах, я нуждаюсь в ваших услугах. В этом смысле мы выгодны друг другу. Я полагаю, а вы скоро в этом убедитесь, что польза, которую я окажу вам, будет довольно существенной. Не могли бы вы взять конверты со стола?

Я взял стопку и взглянул на верхний конверт.

— 15 мая 1931 года, — прочел я вслух и подозрительно посмотрел на нее. — Что это значит?

— Я не думаю, что должна объяснять. По крайней мере, я не делала этого раньше, не вижу смысла и сейчас. Я предполагаю, что вас устроят и наличные деньги, и банковские счета. Все верно?

— Ну, да. Только…

— Мы обсудим это позже.

Она окинула взглядом стенные полки, изучая бирки лежавших там свертков. Выбрала какой-то один и бросила его мне.

— Пожалуйста, откройте и достаньте то, там лежит.

Я разорвал бечевку. В свертке обнаружился дешевый деловой костюм, черная обувь, рубашка, галстук и шляпа с узкими полями.

— Это что, одежда для моих похорон?

— Я хочу, чтобы вы это надели, — сказала она. — Если хотите, могу и приказать.

Я посмотрел на револьвер, затем на одежду, поискал место, где мог бы переодеться. Но никаких закутков не было.

Она улыбнулась.

— До сих пор вас не заботила моя стыдливость. Не понимаю, почему я должна вести себя иначе. Одевайтесь!