Здравко Сребров - Роман одного открытия

— А Георг?

— Георг позже нас нашел, когда дело кончилось и нас освободили… Стал очень внимательным к Елене.

Эрнестина замолчала и в упор посмотрела на Овеса Рудко.

— Что ты только что говорил? Что Биловен пригласил Асена Белинова поговорить наедине и Белинов отказался? Теперь, — она улыбнулась самой привлекательной улыбкой, — поговорим о нем, ведь ты этого хочешь?

— Да… Может быть, Белинов сделал ошибку.

— Ошибку? Смотрите, пожалуйста, революционер в теории, — снова оживилась Эрнестина. — Какой ты у меня «практичный»… как кролик или белая мышь… Ты видел, Рудко, в зоопарках Европы у аллигаторов, у больших змей, белых несчастных мышек? Аллигатор растянулся, зловеще спит змея. А белая, храбрая, любознательная мышка обнюхивает все вокруг, касается нежной подрагивающей мордочкой закрытой пасти дремлющего сытого зверя…

— Любознательная!.. Она просто искала пищу у самых зубов врага… А ты — с кем меня сравнила!.. — прошептал покрасневший Овес Рудко.

Эрнестина добродушно улыбнулась:

— Укусила тебя, Рудко — не сердись. Ведь вы, мужчины, сравниваете нас с кобрами… Вот мы и квиты!.. Нет, Белинов не допустил ошибки, — продолжала она уже серьезно, с едва уловимым жаром, — он просто не пожелал влезть в пасть зверя как кролик, а ты теперь… Это мне нравится у Белинова — он никогда не пойдет на компромисс… Не сердись… — помахала она рукой и неожиданно поцеловала в щеку растерявшегося Рудко.

Потом быстро подошла к пианино. Игриво зазвучало старинное рондо. Овес Рудко собрался уходить — был ли он огорчен? Эти нежные пощечины, как пробуждающий весенний дождь. Мужчины — дети… А Георг другой человек — непостижимый. Только такой человек может ополчиться против старого мира…

— Постой, — снова нежно остановила его Эрнестина, — сядь здесь, бука. Теперь, во-первых: мне нужно отчитаться в помощных марках [5] Помощные марки — денежные знаки, созданные партией для помощи сопротивлению против фашизма. . И во-вторых: я поговорю с Георгом. Если он сочтет, что сможет помочь… он найдет способ подкрепить Белинова… Лабораторию мы ему обеспечим.

— А патент, одобрение института?

— Не знаю, Георг скажет, хотя и ты, и я могли бы узнать, как пойдут дела… Но тут только ума мало — нужны и силы, чтобы обернуть вверх дном Гольдмана и К°… Эту силу может только Георг указать, если… — по-детски легкомысленно улыбнулась, довольная собой, Пробирка, — если еще не поздно и Георг не сгорит в огне, который подкладывает под старый, ненавистный нами, мир… А я, Рудко, не могу научиться ненавидеть. Я никого и ничто не ненавижу, мне только весело, я не боюсь, люблю драматическую игру жизни как музыку Бетховена, Вагнера. И всех вас люблю, особенно тебя и… дорогую Нону, которая едва ли замечает драму, создавшуюся вокруг нее. Я знаю, что, если мы уцелеем в надвигающейся грозе, мы встретимся с нею как сестры, попавшие из старого в новый мир — будем мечтать о том прекрасном, что прошло: о борьбе, о которой потомки не будут знать, о сильных характерах, которых никакой груз из золота не может сломать. И тогда и Георг, и Баргазова встанут во весь свой рост как великие трагические образы прошлого… И может быть и Белинов встанет рядом с ними, хотя он и не прошел по их огненному пути, не знает их драмы.

— Ну и пророческие сны! — потерял в конце концов терпение Овес Рудко. — Ты сама словно не ходишь по земле, порхаешь как бабочка, прилетаешь, улетаешь.

— Да, ты угадал. Ну, а теперь отправляйся, мама меня ждет внизу, беспокоится… Пробирка, Пробирка, неужели я такая хрупкая, — засмеялась она, взглянув на свои руки. — Нет, я сильнее всех вас, мудрее, я преуспею. Люблю жизнь, хотела бы быть вечной!..

Она взяла шляпу Овеса Рудко и заботливо надела ему на голову.

— Не буду тебя целовать, ведь ты сердишься, — она подхватила его под руку. — Будь спокоен, не бойся — все будет хорошо так, как мечтали лучшие люди на земле. Но будет очень далеко — опять как мечта!.. Спокойной ночи, Рудко, в воскресенье мы на концерте.

Рудко добродушно улыбнулся, наклонился и неожиданно поцеловал нежную, маленькую ручку Пробирки.

— Ах, какой ты… — слегка покраснев, прошептала Эрнестина, — хороший, хороший… товарищ — береги сердце, еще понадобится!

И сердечно улыбнувшись большими миндалевидными глазами, она тихо заперла за ним дверь.

Рудко широкими шагами сбежал с лестницы маленького романтического домика. На него повеяло влажным холодом из оголенного вишневого сада. На небе теплились миллионы мерцающих звезд, по улицам тянулись вереницы вечерних огней.