Здравко Сребров - Роман одного открытия

Здравко Сребров принадлежит к тому поколению болгарских писателей, чьи дарования выявились одновременно с их мужественной борьбой против фашизма и его диких нравов. В ходе этой ожесточенной борьбы и формируется эстетическая позиция писателя-гражданина. Свидетель апрельских событий 1925 года, когда была совершена кровавая расправа над коммунистами-интеллигентами, сам не раз подвергавшийся арестам, он неуклонно шагает в ногу с борющимся рабочим людом, все больше проникаясь его революционным пафосом, разделяя его участь, ибо правда, которую несет народ, становится и его правдой. События более раннего периода, характеризующиеся напряженной предвоенной обстановкой в стране, первое столкновение будущего писателя с жизнью всколыхнули чувствительную душу ребенка, и это волнение не улеглось в нем, теперь уже зрелом мастере, до сих пор, переживания, светлые помыслы и честные порывы юности и по сей день окрашивают мир писателя своей подкупающей, неповторимой свежестью и силой. И поэтому все, что выходит из-под его пера, отмечено глубоким, особенным, свойственным лишь пылкой юности, волнением. О себе автор писал так:

«Я бы сказал, что принадлежу к тому «отмеченному роком» поколению, чья суровая биография начиналась с рождением XX века — я родился 14 марта 1902 года. Десяти лет отроду я бродил со своими сверстниками у оголенных Арбанашских нагорий близ Тырнова, собирая гильзы, слушал каждое утро трескотню пулеметов и вечерами подолгу смотрел на Большую Медведицу, что мерцала над холмом «Картал-тепе». Летом 1912 года, когда я обычно по воскресеньям пробирался с котелком в руках в обнесенный колючей проволокой двор казармы за солдатской похлебкой, мне стало ясно: скоро грянет война! О войне говорили с большой тревогой — как о приближающемся конце мира. Газет я не читал и с волнением прислушивался к тому, о чем судачили пожилые женщины, которые истолковывали появление кометы Галлея как роковое знамение. К тому времени я постиг три вещи: научился плавать, отправляясь летом на реку Янтра, переносить голод и холод и «сражаться» при помощи кулаков и пращи. Так я готовился к надвигавшимся событиям. Работать и читать я научился еще раньше. Встречая меня в 1912 году в с. Севлиево, мой дед по матери (я уже давно был без родителей), усмехнулся: «Вот он, бедняжка, явился сюда собственной персоной, из бывшего стольного города, из Великого Тырново, без шапки, как наш Симеон голоштанный…»

Вскоре разразилась война. Я подолгу толкался в очередях из-за пол-литра керосина, протискивался к прилавку сквозь толпу отощавших женщин за четвертью килограмма кускового сахару, а вечерами в севлиевских дубильнях рушил кукурузу в ручной мельничке для желудей, чтобы как-нибудь прокормиться… Спустя два года с чемоданом старых вещей и стихами я приехал в столицу «завоевывать свет». Модные тогда в университете западные философы Бергсон и Фрейд пронизывали мои мысли мишурой лживо-заманчивых рассуждений, но тяжелый труд и голод мешали мне оторваться от земли. Остаться на земле мне помогло еще вот что: новая русская поэзия с ее жарким дыханием, дыханием Октября, и первые схватки с полицией революционеров-подпольщиков, людей, которые были призваны зажечь наши сердца для большой революционной борьбы. Некоторые из них принимали участие в Октябрьской» революции…»

В этих исполненных откровения строках раскрывается духовный облик писателя Здравко Среброва, чью силу составляют достоинства пламенной юности и мудрость человека, прожившего большую и интересную жизнь.

Он знаком болгарскими читателям как автор повестей и рассказов, посвященных антифашистской борьбе («Момчил сходит с гор», «Балванская битва»), художественных очерков («Приближающиеся огни»), литературно-критических статей и эссе.

«Роман одного открытия» переносит нас назад в атмосферу первых творческих исканий писателя. Эта книга увидела свет еще в 1942 году. Реакция критики была спонтанной — резкая социальная заостренность и философская, и писательская концепция автора дерзко прочерчивали политическую границу между людьми. Из этого явствовало, что Здравко Сребров смело шел на риск и был готов принести жертву, а это первое указание о наличии у автора писательской совести. Он говорит устами одного из своих героев: