– Антон Павлович, – сказала Сашка громко. – Там продукты в холодильнике. У меня были проблемы со связью, я предупредила Ярослава, но он все равно волнуется. Пожалуйста, когда он будет звонить, скажите, что у меня все хорошо.
Старик снова показался в дверях, сжимая очки в ладони – он держал их осторожно и на отлете, будто пойманную ящерицу:
– Саша… мне кажется, что-то случилось. У вас… с Ярославом. Но я не могу понять… Вы даже не говорили по телефону в последние дни… Он так нервничает…
Сашка закусила губу. Старик сейчас не врал ни единым словом, ни интонацией, ни мышцей лица. Он что, в самом деле не понимает? Или он уверен, что Сашка не знает о семье Ярослава, откуда же взяться неприятностям?!
Ей захотелось коснуться его, вывернуть личность наизнанку и узнать правду – до мельчайших подробностей. Она удержалась ценой огромного усилия, но воля Глагола, которую она всю ночь растила в себе, как кристалл, – вся эта гармоничная, но хрупкая конструкция дрогнула.
Старик поймал ее взгляд. Отстранился, сгорбился, отошел к окну. Уперся ладонями в подоконник – таким точно жестом, как это делал Ярослав.
– Знаете, – заговорил он снова, медленно, будто подбирая слова, – по дороге в город… пришлось объезжать пробки. Дороги перекрыты. Люди говорят друг другу – «конец света». Поваленные деревья, перевернутые машины, кое-где сорванные крыши… Это бедствие. Но конец света – что-то совсем другое.
Он обернулся, зябко потер ладони:
– Страх ничего не формирует, Саша. Он разрушает. Я много лет жил в страхе… боялся потерять… некоторых людей, и чем больше боялся – тем вернее терял. И вот у меня остался один Ярослав… и вы.
Тикали часы, но не зловеще, как метроном, а размеренно и мирно, как похрапывает старая собака. Дом смотрел на Сашку – он помнил больше, чем хозяин, он помнил, как провалилась здесь крыша и вырывался огонь из слухового окошка.
– Когда я сидел здесь без света, – быстро, даже торопливо заговорил Антон Павлович, – я все думал… о многом. Ведь ниточка же, тонкая нитка, случайность. Я в ту ночь проснулся и успел затушить огонь, а если бы нет? Ярослав приехал бы на пепелище… А потом появились вы, Саша, такая странная… бесцеремонная девушка, вы сказали, что будете здесь жить. И я поверил, что больше не буду один. Никогда…
Он перевел дыхание, будто что-то застряло у него в горле и мешало говорить:
– Понимаете, Саша… Иногда конец света – это слово… или пара слов. Но если слова не прозвучат – всё вообще бессмысленно. Пожалуйста… Дождитесь Ярослава. Поговорите с ним!
* * *
Вся работа сегодняшней ночи, призванная отточить в ней волю Глагола, пошла прахом к моменту, когда она закрыла за собой калитку. Антон Павлович, может быть, обиделся – так поспешно и суетливо Сашка его покинула.
Ярослава невозможно дождаться – он не вернется никогда. Тот, что вернется, будет другим – совершившим иной выбор, предпочетшим другие поступки. Свой долг по отношению к старому дому Сашка выполнила, когда вернула ключи Антону Павловичу, а долга перед Ярославом у нее больше нет…
Она добралась до общежития на закате, когда солнце пробилось сквозь облака, и весь снег, сколько его собралось на крышах, карнизах, ветках, припаркованных и брошенных машинах, – весь этот снег сделался розовым, с янтарным оттенком, и Сашка невольно замедлила шаг. Мир, видимый человеком в доступном ему спектре, красив до совершенства; Сашка сняла варежки и погрузила ладони в снег, и начала читать снег, будто учебник Физрука.
Ее почти сразу замутило – снег помнил полет над Торпой, вой ветра и грохот сорванных крыш. До чего злопамятны эти осадки.
Она опомнилась – учебник ждал ее, и дело следовало довести до конца. Бегом, через переулок она метнулась к зданию новой общаги, пробежала, не глядя, мимо работающего экрана, мимо телефонной будки, мимо входа в коридор первого этажа – к лестнице, к цели…
И, только поднявшись на пару ступенек, поняла, что тишина на первом этаже общаги отличается от обычной. Примерно как тишина на кладбище отличается от тишины в детской спальне.
* * *
Никогда прежде общее помещение на первом этаже не было таким людным. Третьекурсники, новые обитатели общаги, и четверокурсники, группы «А» и «Б», занимали все стулья у барной стойки и за столами, а кому не хватило стульев – сидели на полу и на подоконниках. У всех были одинаковые, неподвижные, плоские лица. Фарит Коженников прохаживался от стены к стене, сложив на груди руки. На нем были непроницаемо-черные очки с легким зеркальным эффектом, и оттого казалось, что на месте глаз у него два миниатюрных экрана.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу