Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками [litres с оптимизированной обложкой]

– Нет! – Сашка дернулась.

– Это не упрек, – он шарил по дну своей сумки. – Это факт. И с ним придется что-то делать…

Он отыскал в сумке и положил на стол книгу – толстую, в жесткой слепой обложке, с библиотечным штампом-наклейкой:

– Раньше пятого курса я эту тему никому не давал, но нам с вами, похоже, отступать некуда. Открывайте.

Сашка, сжав зубы, развернула книжку на первой странице. На середине желтоватого листа помещалась единственная колонка выпуклых символов, мелких, как помет божьей коровки.

– Читать надо пальцами, – Физрук испытующе на нее поглядывал. – Как шрифт Брайля. Только не в строчку, а в столбик. И закрыть глаза, в идеале завязать. Пробуйте.

Сашка зажмурилась. Снова открыла глаза. Почему-то коснуться этой страницы в первый раз оказалось очень трудно.

– Физиологически будет неприятно, – тихо сказал Физрук. – Но это вам сейчас нужно. Это заглушит внутри вас человека, как бабочку в морилке. И тогда вы реализуете вашу свободу, Пароль.

Сашка положила указательный палец правой руки на верхний символ столбика.

Захотелось отдернуть руку.

Она вспомнила лицо Ярослава, сжала зубы, крепче прижала палец и повела по линии символов вниз.

В общежитии ее ждали. Весь первый этаж был освещен, хотя на столах и на полу у плинтусов во множестве имелись прогоревшие свечи. За окном спортзала, подвешенная в птичьей кормушке, покачивалась большая упаковка мороженого, чуть припорошенная снегом. Аня Бочкова протирала салфетками внутренность морозильной камеры.

– Привет, – сказала Сашка.

– Привет, – Андрей Коротков приглашающе махнул рукой. – Неслабое начало семестра. Почти сутки без света, все разморозилось к хренам…

– Предки жили без холодильников, – меланхолически заметила Юля Гольдман. – Зачем, когда зима?

Лиза, стоя лицом к зеркалу, поднимала и опускала руки с гантелями. Спортивная майка открывала плечи и руки. Под белой кожей со штампом на предплечье ходили мускулы. Сашка поймала взгляд Лизы в отражении – цепкий, жесткий, непроницаемый.

– Сашка!

Она обернулась. Костя, осунувшийся, с красными больными глазами, казался старше своих лет:

– Что он… они опять с тобой сделали?!

Она могла бы сказать: потерпи немного. Скоро все изменится, но не так, как я когда-то мечтала. Не будет мира без страха и смерти, но не будет и Сашки Самохиной.

– Саша, – сказал Костя, всматриваясь в ее лицо. – Чем я… чем мы можем тебе помочь?

– Все нормально, – сказала она, глядя, как ложится снег на упаковку мороженого за окном. – Заберите эту штуку из кормушки, насыпьте семечек.

Лиза со звоном опустила гантели на стойку:

– Тебе не надо было выделываться. Сама нарвалась… «Не хочу, не буду», в нашем детском саду за такое выставляли на табуретку голыми в тихий час…

Она сочувствует мне, подумала Сашка. Хотя и злорадствует. Но сочувствует больше; Сашка огляделась, пытаясь запомнить лица однокурсников, будто мысленно складывая выпускной альбом.

Никто из них никогда ее не вспомнит.

– Ты права, – сказала она Лизе. – Я нарвалась… но вопрос практически решен.

И она поднялась на третий этаж, а рюкзак с книгой Физрука оттягивал плечи, будто мешок с камнями.

Рельефные символы на странице были холодными, горячими, ледяными, обжигающими. Они то кололи булавкой, то подергивались, как пойманные насекомые. Два или три раза палец прилип к странице, и пришлось отдирать его ножом и все начинать сначала.

Первые несколько столбцов Сашка одолела на чистом упрямстве, на привычке к невозможным упражнениям. Шарф, которым она завязала глаза, сделался мокрым, будто под ливнем. Она интуитивно чувствовала, что учебник Физрука поможет ей, и не ошиблась.

Предательство Ярослава. Судьба Стерха. Ураган в Торпе, жертвы на Сашкиной совести – все, что давило на нее и не давало вздохнуть, понемногу теряло значительность. Потрясения и катастрофы становились тенями, смутными и чужими. Сашке казалось, она уходит все дальше и дальше по тропинке из рельефных знаков, оставляя позади лишнее, пустое, бессмысленное.

Она оставила за спиной Ярослава, Егора и Костю. Забыла Лизу, будто и не встречала ее. Вспомнила на минуту маму – только затем, чтобы покрепче забыть. Все, кто был с ней рядом в Институте, кто мучил и спасал ее, превратились в массовку у дальнего пыльного задника: не разобрать голосов и лиц.

Только Фарит никуда не делся. Он не желал отставать, тень его шла по пятам, Сашка не видела его, но чуяла и торопилась закончить работу. Сегодня она убежит от Фарита. Вот единственный путь от него убежать.