Андрей Лазарчук - Целое лето

— Который из них?

— Хороший вопрос…

Упомянутый младший Лосев тем временем приходил в себя. Это было что-то вроде всплытия из глубины — мрак медленно рассеивается, сверху проникает свет, он дробится на лучи, потом становится видна поверхность моря, всегда волнистая, и днища лодок… но ты никогда из-под воды не увидишь того, что над нею, ну, почти никогда, и нужно вынырнуть совсем…

Глеб открыл глаза. Неясно было, сколько времени он пролежал на полу — и страшновато оттого, что совершенно не понимал того, что с ним произошло. Ну да, он слышал про обмороки и всякое такое, но это всегда происходило с другими. Наверное, всё-таки недолго… Он встал на четвереньки, потом, держась за стол, поднялся в рост. В коленях возникла мерзкая дрожь. Опершись на столешницу и сжав зубы до скрипа, он пересилил эту дрожь и эту мерзость. Ну что, сказал он фотографиям, разложенным на столе. Не знаю, что вы там наворотили, но я вам не кукла. Я вам человек, и я сам буду решать, как быть и что делать…

Он взял почтовый конверт и снова вынул из него фотографию — немного пожелтевшую, но чёткую. Почти такая же уже была: четверо парней в белых рубашках с расстёгнутыми воротниками. Только на этой они стояли обнявшись. Видимо, фотограф сделал несколько снимков. На обороте было написано: «Севка! С Днём рожденья! Рости большой и умный. Покажи им всем! А главное не зазнавайся там. 29 февраля 1976 г. Степан.» На конверте был адрес: Москва, п/о 218, до востребования, Лосеву Всеволоду Владимировичу. И обратный: Волгоградская область, п. Тугарин, ул. Продольная, д. 52, Сизову Степану Григорьевичу.

— Я всё понял, — сказал Сева. — Но всё равно: вдруг что-то придёт в голову, что-то понадобится — звоните в любое время. И про перевод в клинику — я не просто так…

— Обязательно пазваню, — сказал Андраник Григорович. — На этат счёт не самневайтесь. Но о переводе даже не думайте. Её сейчас из палаты в палату апасно транспартиравать, за исход не паручусь. Добьёмся стабилизации — тогда начнём думать, да. Но только тагда. А сейчас, извините — бальные ждут…

— Спасибо вам, — сказал Сева.

Он не помнил, как вышел из больницы. Накрапывало. Таксист ждал, как и договаривались. Сева достал новый телефон, вручную ввёл номер. Гудок.

— Это Аспирант, Леонид Борисович…

— Почему по открытому?

— Коммуникатор разрядился. Сейчас маловажное. Мне нужен «посредник». Портативный.

— Тот так и не нашли?

— Не нашли. Подробности позже. Нужен срочно.

— Срочно не получится. Всё, что имело нормальный ресурс, уже роздано на руки.

— Любой. Из старых. Одну-две подсадки. Но нужно сегодня.

— Нет. Работай пока обычными методами. Не светись. Всё, отбой.

Гудки.

Сева испытал почти непреодолимое желание швырнуть телефон об асфальт — чтобы мозги разлетелись… Такая симпатическая магия: разбиваешь телефон, а мозги разлетаются у собеседника. Жалко, не работает…

— Что, не даёт? — с сочувствием спросил таксист — пожилой калмык.

— Что? — не понял Сева.

— Не даёт, говорю?

— Не даёт… не даёт. Вот именно. Ладно, поехали на Ватутина. Не даёт… Всё гораздо хуже, кундлгч, всё гораздо хуже…

Дом Глеб нашёл легко — просто потому, что номера здесь было принято писать крупным шрифтом. В обличие от Ершей, где все частные дома выходили на улицу фасадами, а войти в них можно было только через двор, обогнув дом сзади — в Тугарине многие стояли в глубине дворов, отделённые от внешнего мира невысокими заборами (иногда даже штакетником) и садиком из фруктовых деревьев. Почти у всех домов были крытые веранды, где стояли столы и стулья. Наверное, в хорошую погоду там сидели хозяева, пили чай и приветствовали прохожих…

Дом пятьдесят два веранды не имел, и окна его были закрыты ставнями. Глеб постоял в раздумье перед калиткой (на столбике остался след кнопки звонка), раздумывая, как быть дальше. Нарушать чужое пространство было неловко… Он даже огляделся по сторонам, как будто ожидая помощи, но помощь не пришла. Тогда он тронул калитку — и она открылась. От калитки к дому вела выложенная битым кирпичом дорожка, по сторонам от дорожки росла трава.

Дорога, выложенная жёлтым кирпичом… Здесь кирпич был красный, но это мало что меняло.

Глеб поднялся на крыльцо. Тут тоже кто-то выдрал кнопку звонка. Тогда он постучал в железную дверь — раз, потом ещё раз.

— Кто там? — спросил глухой голос.

— Степан Григорьевич! Моя фамилия Лосев, и я…

— Встань напротив глазка, — сказал голос.