Андрей Лазарчук - Целое лето

— Любопытно… — сказал гость. — Это не перламутр и вообще не органика. Где вы это взяли?

— Копнули, — сказал Артур.

— Я попробую поцарапать?

— Конечно.

Гость поднёс к «жемчужине» — которая теперь уже точно была не жемчужиной — камень перстня. Легонько провёл острой гранью. Потом — посильнее.

— Очень твёрдый кристалл, — сказал он. — Как минимум девятка по Моосу. И чрезвычайно странная обработка поверхности. Я слышал, что некоторые камни не гранят, а полируют как есть… что называется, стилизуют под античность… сам не видел, правда… но здесь что-то среднее. И потом — идеальная шарообразная форма. Такое впечатление, что обработка была, но грани микроскопические, микронные. Иначе откуда эта игра света?.. Нет, вот так, по общему виду, ничего не могу сказать. Не сапфир, не эльбор… Я могу провести лабораторное исследование. Но… эта вещь может очень дорого стоить…

— Я вам доверяю, — сказал Артур. — Мне действительно интересно. Просто не потеряйте, и всё.

— Пап…

— Да, Глеб. Я еду в больницу. Получил твою записку. Телефон отключился, я это только недавно заметил. Ты как сам?

— Я не знаю. Ты будешь сегодня?

— Собирался. Сейчас узнаю, что с бабушкой, и тогда уже — по обстоятельствам. Слушай, у меня к тебе вопрос.

— Да.

— Ты не находил такой как бы пластмассовый брусок, тёмно-серый, немножко изогнутый, с кнопкой посередине?

— Где?

— Что — где?

— Где не находил?

— Да где угодно. Попадался тебе такой предмет?

Глеб задумался.

— Вроде бы нет, — сказал он. — Во всяком случае, не могу вспомнить. А что?

— Да так… На всякий случай: если увидишь, сразу звони мне, сам не трогай. Штука очень опасная. Понимаешь?

— Не дурак. Позвони мне из больницы, хорошо?

— Роджер.

— Что?

— Это в американском флоте такая формула подтверждения. Понял, будет исполнено — как-то так.

— А-а… Ну ладно, до связи.

Глеб прервал звонок и задумался. Действительно, где же этот чёртов пульт?..

Он встал из-за стола, ещё раз бросил взгляд на разложенные по столешнице снимки — и вдруг с ним случилось что-то такое, чего никогда раньше не было, хотя нет, было, но только во сне. Он даже подумал мельком, что и сейчас спит, но нет, всё было слишком выпукло, слишком твёрдо, угловато, колюче, чтобы быть сном. И всё же…

Пространство, доселе цельное, вдруг распалось на какие-то ячейки: кубические, пирамидальные, цилиндрические, другие. Они ограничивали пустое пространство таки образом, что все предметы в комнате оказались как бы за прозрачным стеклом. Нет, за тонкой плёнкой. И сами предметы — стол, шкаф, потолок, стена — были всего лишь рисунками на этом стекле, рисунками с той стороны. За рисунками скрывалось что-то другое, но рассмотреть это было невозможно. Свет изменился, стал, если так можно выразиться, более прозрачным. Глеб при этом испытывал лёгкую тревогу, и только. Даже никакого любопытства, как будто всё было обыденно. Он осмотрелся. Глаза привыкли к новому зрению, и вот — обозначился коридор. Он подводил к входной двери, которая была не настоящая . Он вышел наружу — кажется, так и не отворяя двери. На улице было темнее, чем дома, и Глеб откуда-то знал, почему это так, просто не мог объяснить. Тут тоже было ячеистое пространство, в котором обнаружился длинный извилистый проход. Трудно было понять, что находится по сторонам, но это было не так уж и важно. Он шёл туда, куда вёл проход. За очередным поворотом обнаружился гараж. Глеб прошёл сквозь его дверь. Внутри всё сияло, словно внутренность какой-то ёлочной игрушки. С трудом он понял, куда надо идти и на что смотреть. Это был салон «москвича». Так. Теперь надо сунуть руку в бардачок…

«Пульт» лежал там. Глеб хотел его взять, но пальцы прошли насквозь. Почему-то занемело — или мгновенно замёрзло? — всё тело. А в следующую секунду он оказался снаружи, куда-то двигаясь совсем не по своей воле. Ничего нельзя было понять из окружающего пейзажа. Потом он понял, где находится: у угла дома напротив заколоченного киоска. Вот там, в пяти шагах отсюда, он отбивался от очумелого волка… Но сейчас был день, чёрное размазанное пятно солнца стояло почти над самой головой, и странные неподвижные, но тоже размазанные, манекены людей стояли на асфальте в позе идущих…

А потом всё стремительно размоталось назад, за одну сотую потраченного времени, и Глеб опять оказался стоящим перед столом, на котором были разложены фотографии, и свет то ли мерк, то ли разгорался… Незаметно сознание покинуло его, и он медленно и мягко повалился на пол.