Андрей Лазарчук - Целое лето

Радько стукнул в дверь начальника, вошёл. Шабельников нависал над столом, на котором лежало сразу несколько папок. Он переводил взгляд с одной на другую, явно что-то сличая.

— Юлий Егорыч, данные по старику пришли.

— Какие данные?

— Ну вы же сами велели: собрать отпечатки с кровати…

— А, ну да. И что?

— Пробили по базе. Да, был такой. Благоволин Дмитрий Алексеевич. Тридцатого года рождения. Трагически погиб в две тысячи шестом году: то ли выбросили его из поезда, то ли сам выпрыгнул. Рядом с нашим райцентром это было…

— Коля. Ты сам-то слышишь, что ты говоришь?

— Слышу. Я сам охренел. Два раза просил сверить. Восемьдесят пять процентов совпадение отпечатка, пятнадцать под вопросом — смазанность. Но это значит, что…

— Девяносто девять и девять, да. И какой год рождения, ты сказал?

— Тридцатый.

— Восемьдесят три года. Ты что-нибудь понимаешь?

— Нет, Юлий Егорыч. Тут одно из двух…

— Ну?

— Или мы все умом тронулись от жары, или всю нашу криминалистику можно в унитаз спускать.

— Или покойники оживают.

— И молодятся. Или как оно правильно — омолаживаются?

— Омолаживаются, охорашиваются… Ты же его видел перед операцией?

— Видел. На вид лет пятьдесят, сплошные мускулы…

— Вот-вот. И уже как минимум раз помирал, но это ему пошло только на пользу. Ну?

— Не знаю, Юлий Егорыч. Вот как бог свят — не знаю. Чертовщина какая-то. Четыре дырки в брюхо…

— На себе не показывай!

— Да ладно, уже… В печень точно, в солнечное сплетение — а это значит, в аорту… ну и ещё две. Не может человек с такими дырами ходить.

— Хирург что говорит?

— Ну… печень ушил, желудок ушил, селезёнку убрал. Кровотечение было умеренное, глубоко он не полез. Две пули в теле остались…

— Повезло, значит. Бывало и такое. Хотя… хотя. Давай попробуем логически: что более вероятно: изменить отпечатки пальцев или в восемьдесят лет выглядеть на пятьдесят и дважды ожить, когда должен быть покойником?

Радько посмотрел на него почти затравленно:

— Юлий Егорыч! Я уже всю голову сломал. Ничего не сходится. Разве что это какая-то организованная группа, и в базе отпечатки подменили. Но это всё равно не объясняет, как этот мужик с четырьмя дырками в брюхе ушёл от ОМОНа.

— Видимо, были другие помощники. Кто-то снял его с аппарата, кто-то вывез незаметно… Слушай, а в морге ты смотрел?

— Смотрел, конечно. Хотя…

— Что?

— Спрятать там, конечно, можно… но Муха — наш человек, вы же знаете…

— Давай проверь ещё раз. Ничего нельзя оставлять в тени.

— А волк?

— Что волк?

— Ну, которого вы застрелили. Его фээсбэшники велели в морге заморозить…

— Пусть лежит.

— Я к тому, что эти фээсбэшники запросили случаи нападения волков на людей, и я не знаю…

— Пренебреги. Пиши всё как было, хрена ли. Хоть какой-то толк от них. Контрразведка, мать. Вот пусть среди волков шпионов и ловят.

Артур встретился со знающим человеком в одиннадцать часов в том самом кафе «Эривань-Ахтуба», в котором Алина и Чубака провели свой последний приятный вечер. Кафе принадлежало Артуру, и хотя повар об этом не знал и даже не догадывался, он с одного взгляда (одним глазом из-за занавески) понял, что к этому заказу надо отнестись по-особенному. Поэтому севанская форель с ореховым соусом просто-таки светилась на блюдах, источая тончайший аромат, — а пока гости утоляли первый голод, грпаник томился в духовке, приобретая тот терракотово-гранатовый оттенок, которого не добьётся и лучший художник, поскольку от нетерпения у него будут трястись руки, и он не сможет смешать краски. Это блюдо повар вынес сам, поставил с поклоном и гордо удалился.

— Хорошее место, — сказал гость, отрезая себе кусок бараньей лопатки.

— Прекрасное место, — согласился Артур. — Наведывайтесь.

Раскат грома подтвердил истинность его слов.

Артур разлил остаток вина по бокалам, показал официанту: ещё бутылку. Отрезал ломоть мяса от куска, зачерпнул наполнявший его фарш, добавил пару ложек риса, зелень. Потянул носом, зажмурился. Поднял бокал:

— За мастерство.

Гость дотронулся краем своего бокала до бокала Артура, кивнул:

— За мастерство — и за мастеров.

Они улыбнулись друг другу и выпили. Вино тоже было превосходным.

— Итак, что у нас по делу? — спросил наконец гость, промокая губы салфеткой.

— По делу у нас вот, — и Артур положил ему в руку «жемчужину». Так он пока называл про себя эти странные шарики.