Геннадий Прашкевич - Ошибка создателя. Рассказы и повести

- Заткнись!

Отнести столь странное поведение за счет выпивки я не мог. Алкоголь делал Буассара только болтливым. Тряхнув француза, я выругался:

- Что с тобой?

И тогда он сказал:

- Я ослеп, Усташ.

- Ты меня не видишь? - у меня перехватило дыхание,- Ты меня совсем не видишь?

- Вижу. Только надо, чтобы ты шевелился. Или же я сам должен двигаться. Понял?

- Нет.

- Когда все неподвижно, я ничего не вижу. Сплошная чернота, даже солнце угадываю лишь по теплу.

- А потом?

- Когда ты движешься, я вижу тебя. Но стоит тебе остановиться, ты сразу же пропадаешь, и все становится просто серым туманом.- Буассар грязно выругался: - Что со мной случилось, Усташ? Будто в мире для меня не осталось ни травы, ни деревьев. Я ослеп, Усташ?

- Ну, ну… Побереги нервы… Это ненастоящая слепота. Это пройдет. Просто бабинга накормил нас чем-то не тем. Ляг. Я принесу тебе пива. И не дергай так головой, ты смахиваешь на идиота.

Казалось, француз сейчас расплачется. Меня холод пробрал - я вспомнил Шлесса… Может, с французом что-то подобное?.. Но тогда… Негр не мог отравить нас!

Я побрел к кухне, пытаясь представить, как это Буассар видит движущихся людей на сером фоне?..

Подозрительно глянув на капрала и Ящика, устроившихся за столом, я не заметил в их поведении ничего странного и, подумав, выложил новость:

- Буассар ослеп!

- Что?

- Не совсем ослеп. Наполовину. Но нас теперь трое, и, если бабинга ушел к симбу, нам крышка.

Капрал выругался:

- Я всегда считал, что в этой стране прежде всего следует вывести знахарей и кузнецов.

- Негр не мог отравить нас.

- Почему ты так думаешь?

- Вспомните Шлесса. С ним было то же самое. Он ослеп, а потом…

- От слепоты не сдыхают!

Но слова капрала прозвучали неубедительно. Я отнес пиво французу, он отпил, и вдруг в нем заговорил делец:

- Усташ, а можно это считать полной потерей зрения? Мне выплатят сто процентов?

- Должны,- сказал я, и это его утешило.

Тошнота опять подкатывала к горлу. До вечера я провалялся в палатке, а потом меня разбудили запахи.

Я приподнялся, осторожно, боясь пошевелить головой. Но боли не почувствовал. Боль ушла, и я испугался - так хорошо себя чувствовать мог только больной! Но вид француза, даже во сне дергавшего головой, подействовал на меня отрезвляюще. Неужели он и во сне вынужден это делать, бедняга?

И опять я ощутил запахи.

Запахи…

Ничего подобного я никогда не испытывал. Будто все деревья, люди, вещи, травы, облака обрели способность испускать запахи. Потянув носом, я вобрал в себя все неистовство тропической ночи - духоту, сырость, плесень, тяжелую пряность орхидей и их испарений. Такая чувствительность не могла быть нормальной…

Но, думая так, я не переставал с жадностью «вслушиваться» в запахи, улавливая и узнавая все новые. Несмотря на их чудовищное разнообразие, я свободно отделял один запах от другого, даже самого слабого. Будто новое чувство во мне родилось. И в этом чувстве теперь, когда страх ушел, не было ничего настораживающего.

Еще я заметил, что вижу во тьме. Но вижу как-то необычно. Я, например, помнил, что сразу за палаткой цветы орхидей были белы, как снег. А сейчас они каза-лись мне голубовато-зелеными. Синие же и фиолетовые превратились в желтые… И каждая травинка, каждый листок испускали сияние, будто я очутился в новом, незнакомом мире, в котором вещи жили своей особенной, не связанной с нами жизнью.

- Иди к нам, Усташ! - услышал я голос капрала.

Он сидел с Ящиком у костра, в самом центре поляны.

Запах консервированного мяса, поджариваемого ими на огне, резко ударил в ноздри, но я легко заглушил его и отвел… Как это мне удается, я понять не мог.

- Посмотри на оборотня, Усташ.

Если они видели так же, как я, они не зря удивлялись. Бугор, светящийся ярче костра,- вот что представлял собой оборотень. Он сиял, как маячная мигалка, и светлячки ярким хороводом носились над ним, как планеты вокруг солнца. И это вдруг наполнило меня восхищением. Я чуть не заплакал, потому что я, киллер, профессиональный убийца, давно отрешился от подобных восторгов, а сейчас это вновь входило в меня и заставляло думать о жизни как о празднике - цветном, ярком, полном света, красок и запахов.

Светлячки носились и носились вокруг оборотня, и я вдруг подумал - оборотень не создание Земли, потому что создания Земли, появившись, спешат прежде всего обзавестись клыками, когтями или ядовитыми железами, чтобы рвать, кусать, нападать или отбиваться. А оборотень ничего этого не имел. Всего лишь светился.