Катя Саргаева - Полет на Плутон

Я повернула голову, и увидела, что Дима стоит передо мной совершенно голый. Пригнув голову, он затылком подпирал потолок фургончика.

— Женя, сделай с ним что-нибудь, я не могу, — сквозь смех сказала я своему охраннику.

Женя заливался смехом, держась за живот, вероятно пока я отвернулась Дима делал какие-то похабные движения. Я поняла, что придется самой справляться с этим огромным Атлантом, держащим небо. Я повернулась к Диме, и хотела пошутить, что если он пойдет голый в кабину флюорографа, то его облучит, и член у него больше никогда в жизни не встанет, но застыла и засмеялась еще сильнее. Пока я отвернулась к Жене, Дима тихо подошел ко мне еще ближе, и сейчас был в двадцати сантиметрах от меня. Я выставила руку, и, прислонив ее к Диминому животу, пыталась отодвинуть его от себя, но сделать это было не так-то просто.

— Дима, я тебя сейчас убью, — говорила я, упираясь в него уже двумя руками.

И тут я вдруг оставила попытки сдвинуть Диму с места и перестала смеяться. Дима был очень волосатый, шея, грудь, живот, даже плечи и спина были покрыты мехом, на спине и плечах волосы были реже, но тоже присутствовали. Упираясь руками ему в живот, я ощутила какие они на ощупь, а они были мягкими и приятными, а не колючими и жесткими. Таким же приятным на ощупь мехом был покрыт и Гога. Когда я была маленькая, мне нравилось сидеть на коленях у Гоги, уткнувшись щекой в его мохнатую грудь. Иногда мне было достаточно одного подобного прикосновения, чтобы почувствовать себя под его защитой, и все вокруг становилось не так уж и плохо. Сейчас Дима увидел, что со мной что-то не так, и отошел от меня, прикрываясь снятой с себя рубахой.

— Эй, жучок, ты чего? Не обижайся на старого медведя, — сказал он, гладя меня по плечу, — я могу перегнуть с шутками.

Я чувствовала, что сейчас заплачу. Мне так хотелось встать со стула и прижаться щекой к Диминой груди, и я вцепилась в сиденье своего кресла, чтобы не поддаться порыву, и не сделать этого. Несколько раз такие вот мелочи вырывали меня из морального ступора, и тогда мне становилось невыносимо больно, и я начинала рыдать. Ира один раз была свидетелем такого момента, она прижимала меня к себе и гладила по голове, она ничего не говорила и не расспрашивала ни о чем, просто прижимала меня к себе, и держала, пока во мне не осталось слез.

— Ничего, все нормально, — ответила я.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Я знаю. Ты не обидел. Просто ты напомнил моего отца, он тоже был очень волосатым.

— Что с ним случилось? — очень ласково спросил Дима.

— Его убили, когда меня брали. Всю мою семью убили из-за меня. Ладно, все нормально, надевай штаны и иди в кабину.

Дима вышел в раздевалку и надел штаны, а вернувшись, протянул мне розу, скрученную из салфетки.

Когда Глеб вернулся, я продолжила доделывать электронную картотеку, мне оставалось немного. И тут я наткнулась на карту моей Иры. У меня были отдельные папки для каждого человека, в папках разные файлы по разным отраслям медицины: кардиология, неврология, гастроэнтерология и прочее. Добравшись до Ириной гинекологии я была в шоке, оказалось, что двенадцать лет назад в тюрьме Ира родила ребенка. Я сидела остолбенев над ее картой, несколько раз перечитывая одно и то же, и никак не могла поверить своим глазам. Куда они дели этого ребенка? Я встала и пошла к Глебу.

— Я дошла до карты моей соседки Иры Рогожиной, она родила здесь ребенка?

— Да.

Я стояла в ожидании продолжения рассказа, но Глеб молча смотрел на меня.

— И?

— Ты же сама говорила, чтобы я не рассказывал тебе страшных историй.

— Рассказывай. Это все-таки моя Ира, я хочу знать.

— Когда она сюда поступила, ей было двадцать восемь лет. Она была молода и очень красива, она и сейчас красива, но тогда была просто глаз не оторвать. Борский влюбился в нее и сделал своей любовницей. Через год она забеременела. Я предложил ей сделать аборт, так как ребенка у нее все равно заберут и отправят в детдом. По нашему уставу вообще никому из администрации не разрешается иметь детей от заключенных, и если вдруг беременность наступает, то делают аборт, если женщина не согласна, то его делают принудительно, даже если мать из персонала, а не заключенная. Ребенка разрешено оставить только в случае, если оба родителя заключенные, после рождения его передают в детский дом. Только потому, что ребенок был от самого Борского, ей предоставили выбор. Она некоторое время думала, но в итоге решила, что все равно родит этого ребенка. Борский ее уговаривал сделать аборт, потому что не хотел отдавать собственного ребенка в детдом, но она уперлась. В итоге все выставили так, будто она переспала с заключенным, и ребенок этот был от него. Вот так-то. Вообще это печальная история, мы тут все горючими слезами обливались, не в том месте все это произошло, совсем не в том. У них родилась девочка, назвали Аллой, в Борского пошла, темноволосая и зеленоглазая. Я помню, как после рождения положил младенца ей на грудь, и как потом сожалел об этом, потому что нет в этом мире ничего чудовищнее, чем вырывать из рук у матери ее новорожденного ребенка. Именно после этой истории Борский принял решение всем женщинам вводить эти противозачаточные имплантаты, они японские, и очень надежные.