Павел Комарницкий - День ангела

Не надо врать. Да. Да, я обиделся.

– Скажи, Иваныч. Разве так можно? Ведь мы же ещё вчера… Ведь мы же одна команда! Нет, больше - боевые товарищи. Не по-человечески это!

– Так ведь и они не совсем люди. Ангелы они, Рома. И этим всё сказано.

Я сую деду кружку, которую стискивал всё время. Кружка нагрелась, скользит в ладони от пота.

– Налей ещё, Иваныч!

Дед крякнул. Смотрит на меня, но в темноте я вижу лишь яркие тепловые пятна вместо глаз.

– Тебе Ирка скандал не закатит, герой?

– Не. Она лежачего не бьёт. Налей, Иваныч, хоть ты-то будь человеком!

Пепельно-жемчужное освещение не пробивается сквозь веки, но в глазах танцуют размытые цветные пятна - красные, зелёные, коричневые… Возможно, их танец и имеет скрытый смысл, но у меня нет ни сил, ни желания разбираться. Во рту у меня вместо языка будто толстый шерстяной носок, к тому же давно не стиранный. И в желудке словно кирпич. Плохо, ох, плохо…

Моего ума - или что там от него осталось - коснулась мысль, но я её не улавливаю. Мне удаётся уловить лишь общий эмоциональный фон - брезгливое любопытство.

Близость моей Ирочки придаёт мне бодрости, и мне удаётся разлепить глаза. Она сидит по-турецки, разглядывая меня, как мумию Рамзеса - любопытная редкая вешь, хотя и противно…

– Скажи, Рома. Это было надо? И кому?

– М-м-м… - толстый шерстяной носок во рту не в состоянии произнести ни одного членораздельного звука. Но какая-то часть моего мозга, не до конца отравленная алкоголем, либо вернее - успевшая освободиться от него, ухитряется сконструировать довольно внятную мысль. Очередное преимущество телепатии.

"Мы с дедом Иванычем поминали погибших. Таков тут обычай"

Брезгливое любопытство сменяется гневом.

– А наестся дерьма ты не пробовал? И ещё измазаться им с ног до головы, а потом блеять и скакать на четырёх конечностях?

– При чём тут?…- я наконец обрёл голос.

– А при том, что вот эти двое погибли не для того, чтобы люди в их честь травились этиловым спиртом! И я заявляю прямо - мне непонятен и противен этот ваш дикарский обычай! Надо же такое выдумать!

– Этот обычай выдуман не мной…

– Этот обычай выдуман дураками, для которых любой ум, даже самый куцый - тяжёлая обуза. Деду можно простить - над ним довлеет жестокая память войны, проникшая в подсознание. Но даже он постарался спрятаться, чтобы никто не видел. Ты же валяешься здесь, не то что не мывшись - даже не раздевшись! Встань и приведи себя в порядок, немедленно!

Мне обидно, но привычка быстро и чётко выполнять команды въелась так глубоко, что я начинаю вставать помимо воли. У-ух, как штормит!…

Гнев стихает, и я ощущаю даже сквозь алкоголь, как она расстроена.

– Не могу я понять людей, Рома. И даже тебя, как выяснилось. Наверное, я тупая. Вот сегодня утром я смотрела на тебя с восхищением и даже каким-то страхом. Надо же, мой муж - Великий Спящий! А сейчас он же - дурак дураком. Нет, больше - грязное, дурно пахнущее животное.

– Зверь - пытаюсь я пошутить.

– Нет, Рома - она грустно усмехается - именно немытое потное животное. К моему глубокому сожалению.

Её душат слёзы, и мне страстно хочется её обнять, утешить, но какой-то сторожок в медленно проясняющемся мозгу удерживает меня. Будет хуже.

– Ты всё-таки не до конца утратил разум. Если ты меня сейчас коснёшься - тебе потребуется медицинская помощь. Я не шучу.

Я, пошатываясь, бреду к люку. Нет, действительно… Сейчас холодной водички… В душ. Нет, из колодца… Да что такое!

Люк остаётся незыблем, как скала. Я снова посылаю ему мыслеприказ открыться - ни движения.

– Не старайся, Рома. Никаких связных мыслей в твоей голове сейчас нет. Как ты сюда-то попал, я удивляюсь! Наверное, ещё не раскис до конца, пока шёл.

Она легко поводит бровью - люк исчезает.

– Иди и возвращайся, я подожду. Только спать ты сегодня будешь в углу, без меня.

Я неловко пытаюсь перелезть через высокий порог. Или что там у люка - комингс?

– Хочу заявить. Может быть, я и не прав. Нет, точно не прав - перебор… Давно не пил спирт. Но если бы вы не прогнали меня… В общем, если ты ждёшь извинений - их не будет. Пусть даже ты обиделась - тебе придётся проглотить свою обиду. Вот так, родная.

Она смотрит на меня, и её глаза мерцают в полутьме.

– Пусть будет так. Но могу я надеяться - это в последний раз?

– Я обещаю.

– Тогда всё. Забыли. Да иди уже, мойся!

Да, и не только… Я титаническим усилием перебрасываю вторую ногу через порог, пытаюсь ловко и элегантно нырнуть в люк, но мой вестибулярный аппарат наносит мне предательский удар в спину, и я грузно валюсь навзничь, как мешок. Медленно подбираю ноги, снова встаю. Люк уже закрыт - люк безразличен к моим мучениям. Хотите выйти? Пожалуйста! Достаточно небольшого усилия мысли. Да где взять?