Дэвид Линдсей - Путешествие к Арктуру [litres]

– Пусть Маскалл судит сам, есть ли мне чего стыдиться, – произнес он с гордым спокойствием.

– В такой голове могут быть только величественные мысли, – пробормотал Маскалл, пристально глядя на Гангнета.

– Отличный вывод. Гангнет – король поэтов. Но что происходит, когда поэты принимаются за практические инициативы?

– Какие инициативы? – изумленно спросил Маскалл.

– Что у тебя есть, Гангнет? Расскажи Маскаллу.

– Существует два вида практической деятельности, – спокойно ответил Гангнет. – Человек может либо строить, либо разрушать.

– Нет, есть и третий вид. Человек может красть – и даже не догадываться, что крадет. Может взять кошелек и оставить деньги.

Маскалл вскинул брови.

– Где вы двое раньше встречались?

– Сегодня я нанес визит Гангнету, Маскалл, но когда-то Гангнет нанес визит мне.

– Где?

– В моем доме, чем бы он ни был. Гангнет – обычный вор.

– Ты говоришь загадками, и я тебя не понимаю. Я не знаю ни одного из вас, но мне очевидно, что если Гангнет – поэт, то ты – шут. Тебе обязательно болтать? Я хочу побыть в тишине.

Крэг рассмеялся, но умолк. Потом он лег, вытянувшись, лицом к солнцу и несколько минут спустя крепко уснул, неприятно похрапывая. Маскалл то и дело бросал осуждающие взгляды на его уродливое желтое лицо.

Прошло два часа. До суши с обеих сторон было не меньше мили. Впереди земли не было. Позади горы Личсторм скрывала сгустившаяся дымка. Небо впереди, прямо над горизонтом, начало приобретать странный, насыщенный джейлово-синий оттенок. Весь север окрасился алфайером.

Сознание Маскалла забеспокоилось.

– Элппейн встает, Гангнет.

Гангнет, с тоской во взоре, улыбнулся.

– Тебя это тревожит?

– Это выглядит так торжественно, даже трагично, однако напоминает мне Землю. Жизнь больше не имела значения – но это имеет.

– Дневной свет – ночь по отношению к этому иному дневному свету. Через полчаса ты почувствуешь себя человеком, который вышел из темного леса на солнечный простор. И спросишь себя, как ты мог быть таким слепым.

Мужчины во все глаза смотрели на синий рассвет. Все небо на севере, до половины пути к зениту, было охвачено потрясающими красками, среди которых преобладали джейл и долм. Отличительной чертой обычного рассвета является таинственность; главной чертой этого было неистовство. Он смущал не разум, а сердце. Маскалл не испытывал невыразимого желания завладеть рассветом, и сохранить его, и сделать своим. Вместо этого рассвет возбуждал и мучил его, подобно открывающим аккордам невероятной симфонии.

Когда он посмотрел назад, на юг, лучи Бранчспелла утратили свое сияние, и Маскалл смог глядеть на огромное белое солнце, не моргая. Он машинально вновь повернулся к северу, как человек поворачивается от тьмы к свету.

– Если прежде ты показывал мне мысли Кристалмена, это должны быть его чувства, Гангнет. В прямом смысле. То, что сейчас чувствую я, он должен был ощутить прежде меня.

– Он полностью состоит из чувств, Маскалл. Неужели ты этого не понял?

Маскалл упивался открывшимся ему зрелищем и не ответил. Его лицо застыло, будто скала, но глаза затуманились слезами. Небесный огонь становился все насыщенней; Элппейн готовился показаться над морем. Островок преодолел устье, и теперь его с трех сторон окружала вода. Сгустившаяся позади дымка скрыла землю. Крэг, уродливое, морщинистое чудовище, продолжал спать.

Маскалл посмотрел на текущую воду. Она утратила темно-зеленый цвет и стала прозрачной, как безупречный хрусталь.

– Мы уже в Океане, Гангнет?

– Да.

– Значит, не осталось ничего, кроме моей смерти.

– Думай не о смерти, а о жизни.

– Становится светлее – и одновременно темнее. А Крэг словно бы выцветает, блекнет…

– Вот Элппейн! – сказал Гангнет, коснувшись руки Маскалла.

Темный пылающий диск синего солнца выглянул из моря. Маскалл потрясенно умолк. Он не столько видел, сколько чувствовал. Его эмоции нельзя было выразить словами. Душа казалась слишком мощной для тела. Огромный синий шар быстро поднялся из воды, будто ужасное око, следящее за Маскаллом… Элппейн выпрыгнул из моря, и начался его день.

– Что ты чувствуешь? – Гангнет по-прежнему держал его за руку.

– Я противопоставил себя Бесконечности, – прошептал Маскалл.

Внезапно хаос его страстей слился в единое целое, и чудесные идеи охватили все его существо, сопровождаемые сильнейшей радостью.

– Гангнет, я ничто.

– Да, ты ничто.

Туман сомкнулся вокруг них. Видно было лишь два солнца и несколько футов воды. Тени трех мужчин в лучах Элппейна не были черными, а состояли из белого дневного света.