Николай Горнов - Бурундук – хозяин тайги

Вышла заспанная Агафья.

– Опять сон приснился?

– Приснился, – согласился Андрей и надсадно прокашлялся. Крепкий табак у Ефрема.

– На вот, накинь. – Она протянула ему шерстяное одеяло. – Холодно сегодня.

Андрей не стал возражать.

Агафья – дочь Ефрема. Всё хозяйство на ней. Она и морды на озёрах ставит, и сети тянет, и силки с капканами проверяет, а недавно загорелась еще и олениху стельную взять. Будет, говорит, каждый год по олененку приносить. Ефрем ворчит, но видно, что дочерью гордится. Сына у него нет. И жены нет. Умерла, когда Агафье едва семь лет исполнилось. От крупозного воспаления легких. С тех пор Ефрем так и не женился. Жил бобылём. Агафья росла в интернате, домой лишь на летних каникулах приезжала. Еле-еле дотянула восьмой класс и категорически отказалась учиться дальше. Очень по отцу скучала. Да и он в ней души не чаял. Конечно, беглянку быстро разыскали. Уговаривали вернуться в интернат, но уехали ни с чем – Ефрем решение дочери поддержал. Так и живут вдвоем. В колхозный поселок не перебираются. Слишком там все чужое. Ефрем говорит, что умрет в этом доме. Его еще дед ставил. Дом хороший, крепкий. Из такой сосны сруб и сто лет простоит, дождями и ветрами отполированный. Всей заботы – крышу подлатать, да за очагом-чувалом присмотреть, чтоб не дымил угарно. Ефрем только новый лабаз пристроил – повыше и побольше.

Агафья давно ушла. Трубка погасла. Андрей откинулся на мшистую стену дома и не заметил, как задремал…

Сегодня в посёлке будет приёмщик, и Агафья с утра собиралась на пристань. Отцу сдачу рыбы она не доверяла с прошлого года, когда бесхитростный Ефрем потратил все вырученные деньги на водку, и три дня угощал весь посёлок. Андрей старался не упустить возможности прогуляться по округе и уговорил взять его с собой. Агафья сначала не соглашалась. Уж больно хлопотный из Андрея попутчик. Последний раз на озере перевернулся вместе с обласом. Вымок до нитки и чуть не пошел ко дну. Пришлось бросать весь улов и тащить его до дому, а потом натирать бурундучьим салом и поить отварами. Андрей клялся, что ничего подобного больше не произойдёт, и Агафья сдалась. Она всегда сдавалась. Не могла выдержать умоляющего взгляда. Ефрем категорически не отпускал Андрея одного. Вот с Агафьей можно, а одному никак. Без объяснений. Когда Андрей спрашивал его впрямую, Ефрем либо отмалчивался, хитро улыбаясь, либо коротко отрубал: «Так надо!» Андрей каждый раз намеревался задать этот вопрос Роману – старик, по всей видимости, лишь выполняет его волю, но почему-то забывал. И вообще стал на удивление рассеянным. Мог забыть самое элементарное. Собирался, к примеру, нарубить дров, а когда подходил к поленнице надолго замирал, пытаясь сообразить: зачем он держит в руке топор? Еще стал быстро уставать. Казалось, голову набили ватой, а руки и ноги приделали чужие. Причем, сильно торопились, поэтому приделали кое-как. В редкие моменты наступало просветление. Ясность вдруг появлялась в голове. Ясность и лёгкость. Правда, стоило кому-то его окликнуть, и мысли снова разбегались, раскатывались по сторонам, как рассыпанный горох.

Вчера его доконал светофор. Он битый час пытался вспомнить его вид и назначение, но в памяти осталось лишь само слово, необъяснимо связанное с переходом. Переходом Агафья измеряла время в пути. До их заимки Роман добирался за три перехода, а Ефрему могли понадобиться все четыре. Расплывчатость и неопределённость окружающего мира сбивала Андрея с толку. Он бродил в тумане мелочей, отчаявшись найти основу для построения прежней личности. Обращение к прошлому опыту напоминало прыжки на болоте – от кочки к кочке, с постоянной угрозой ухнуть в трясину. Иногда он понимал тщетность барахтаний умирающего я – прошлого, в объятиях я – будущего. Новая личность безжалостно обрывала былые связи с разлагающейся плотью исчезнувшей цивилизации. Сначала это пугало. Теперь он смирился…

Ефрем что-то перекладывал в амбаре. Увидев слоняющегося по двору Андрея, тут же успокоил:

– Если Агафью ищешь, так она сейчас придёт. За морошкой ушла, пока ты спал.

Андрей кивнул. Набрал воды в берестяной ковшик и плеснул на лицо. Сложно назвать такое действие умыванием, но лучше, чем ничего.

Агафья действительно скоро вернулась. Принесла полный туесок ярко-желтых, похожих на малину ягод, слегка пресноватых на вкус Андрея. Жаль, сахара нет. Если сахар добавить, было бы очень неплохо.

До протоки дошли быстро. Дорога хорошая – по сухому сосновому бору. В кронах шелестел ветерок. Щелкали трясогузки. Мелькнуло рыжими хвостами семейство белочек. Агафья либо молчала, либо отвечала односложно. Андрей давно заметил, когда они оставались наедине, возникала неловкая пауза, преодолеть которую требовались определённые усилия. Причем, с обеих сторон. Небогатый опыт общения с противоположным полом подсказать Андрею ничего не мог. Нет, он, конечно, влюблялся. И неоднократно влюблялся, начиная со старшей группы детского сада. Была, например, девочка из параллельного класса, по которой Андрей вздыхал долгих три года. Были и киноактрисы, и бойкие сокурсницы, и даже случайные попутчицы в автобусах, но заканчивалось всё, как правило, взглядами и мечтами. С Агафьев было по-другому. Видимо, со стороны это бросалось в глаза, и Андрей порой замечал, как расплывался в довольной улыбке Ефрем, когда видел их вместе.