Илья Хоменко - Поднебесник

Они шли по городу. Шли огромной и невероятно унылой очередью, извивались серым хвостом гигантской фантастической ящерицы с уже оторванным хвостом, но еще этого не осознавшие. Ревели двигатели конвойных машин. Дребезжали стекла в домах, сотрясаемых весом и мощностью этих, выкатившихся в кои-то веки из своих ангаров чудовищ. Солдаты космического десанта (их было едва ли намного меньше, чем конвоируемых) замыкали интервалы между бронемашинами наглухо, образовывая своеобразный живой коридор. По этому коридору толпа и переливалась. Сперва проспектом Независимости, потом бульваром Цветущих Лип и аллеей Героев Космоса. Андрей шел в сто двадцать какой-то четверке. Третьим, если считать слева, и вторым, если справа. Он передвигался с большим трудом. Ноги ко второму часу сидения на площади перестали ощущать холод, но теперь почему-то решительно не хотели идти. Сознание его как бы раздвоилось. «Идиот, это же конец! Придумай что-нибудь, что же ты, как баран! Закричи, что ты болен, что это ошибка!» — требовала здоровая и хорошо знакомая ему по спокойной обыденной жизни половина. А вторая, о существовании которой он с удивлением узнал только что, хотя, по каким-то смутным признакам догадывался и раньше, ни к каким поступкам его не принуждала. Но именно она, изувеченная в Ледяном каньоне, обожженная бессильным бешенством, с которым приходилось когда-то Андрею терпеть издевательства армейских сослуживцев, накопившая в себе память обо всем, чему не было ни сил, ни возможности сопротивляться, мягко взяла его в свои руки и вынуждала теперь механически перемещаться все вперед и вперед, навстречу не прояснившейся еще неизбежности.

Этой половине Андреева существа, оказывается, уже давно не хотелось жить.

Самым потрясающим в происходящем было вот что: по обоим тротуарам улиц, придавленных конвоируемой толпой, шумела совсем другая человеческая стихия. Люди, ее составляющие, очевидно, оповещенные телевидением о том, что творится, были празднично одеты. Из этой толпы взмывали в небо воздушные шары. Тысячи рук размахивали разноцветными флагами, тысячи глоток выкрикивали что-то радостное. Что именно, Андрей не слышал из-за рева и лязга бронемашины, уродовавшей уличное покрытие всего в нескольких десятках сантиметров от него. «Люди ликуют, — подумал Андрей. — А что я такого им сделал, что они радуются, глядя, как меня обижают?» И добавил мысленно: «Доносил я на них. И правильно делал. Сволочи».

Почему-то он вспомнил, что собирался сегодня, ближе к вечеру, позвонить Алине. Поблагодарить за открытку к празднику и пригласить на вечернее гулянье. Алина наверняка, он хорошо знал эту девушку, стояла сейчас в провожающей его толпе. Может быть, даже его видела. И мысль об этом наполнила все его тело хриплым каркающим смехом, бессильным, впрочем, пробить решетку стиснутых зубов, смерзшиеся губы, а потому немым. Приступ этого смеха затряс Андрея, подобно лихорадке. «Гады, — подумал он о людях. Не о ком-то конкретно. Обо всех сразу. — Ненавидел вас и всегда ненавидеть буду. Тех, кому доносил. Тех, на кого доносил. Тех, кто доносил на меня. И тех, кто не доносил, тоже». Слова эти соединились вместе почти помимо его воли, он даже не почувствовал их смысла.

Впереди произошла небольшая заминка, никак, впрочем, на скорости и порядке шествия не отразившаяся. Дама, что так неудачно пыталась вымолить себе на коленях какую-то поблажку, неожиданно вывалилась из строя, забилась в истерическом припадке, поползла по бетону, облицованному пластиковой мозаикой. Двое солдат подошли к ней и подняли ее за руки. Так как дама продолжала при этом извиваться и биться, а изо рта у нее летели не то брызги слюны, не то пенные клочья, понадобилось всего несколько секунд, чтобы зрелище это солдатам надоело. А может, они действовали в рамках полученных инструкций. Но так или иначе, подхватив еще не пришедшую в себя леди, они забросили ее на плоскую бронеплиту моторного отделения ближайшей танкетки. Там она и осталась, извиваясь, корчась, но вниз, под гусеницы, почему-то не падая.

Андрей смотрел на все это спокойно и безучастно.

«Держать строй!» — надрывались громкоговорители. Смонтированные на какой-то, а может на нескольких машинах, они несли все тот же отвратительный голос. И голос этот обращался попеременно то к ведомым неизвестно куда, то к праздно глазеющим на это зрелище горожанам.

«Господа, — вещал он. — Те, кто дефилирует сейчас перед вами — не преступники. Они в тысячу раз хуже! Это из-за таких, как они, в годы черного террора люди исчезали по ночам неизвестно куда. Это их липкий взгляд следил за каждым из вас, не оставляя… (Андрей так и не понял — чего) ни на секунду».