Илья Хоменко - Поднебесник

Андрей снова взглянул на часы. Потом оглядел переминающуюся в ожидании неизвестно чего с ноги на ногу огромную, слипшуюся от холода человеческую массу. Перевел взгляд на серую громаду дома правительства (имитация цвета обшивки и формы ракетного корабля первых поселенцев). Обычно по праздникам украшенный разноцветными флагами и рвущимися с привязи баллонами воздушных шаров, освещенный ослепительно серебристым прожекторно-бенгальским светом, он выглядел даже нарядным. Но сегодня ни флагов, ни шаров, ни иллюминации не было. И вид эта серая махина имела совсем не праздничный. Движимый импульсом — не от головы и не от сердца даже, а откуда-то из желудка — Андрей быстрыми решительными движениями принялся проталкиваться ко входу. «Фиг с ней, с теткой! — подумал он. — Напишу в рапорте — внезапный приступ клаустрофобии в толпе, следствие поражения нервной системы испарениями ракетного топлива на войне. Тем более, когда-то со мной что-то наподобие и вправду случалось, у них это зафиксировано».

— Как, вы хотите уйти? — лицо дежурного офицера с десантной эмблемой на рукаве изобразило крайнюю степень удивления.

— Да. Мне, знаете ли, стало нехорошо. Я воевал, тоже в ракетном десанте. Старые раны.

— Воевали? Старые раны? Ну так я сейчас вас выпущу. Только, если захотите потом вернуться — через полчаса мы вообще перекрываем доступ на площадь, так что…

Встречный поток желающих занять свое место оттеснил Андрея. И уже издали, махнув доброжелательному офицеру, потянувшемуся было за ним: «Все в порядке, я остаюсь», он подумал, что хотел поступить неправильно. Тетка Эмилия — старуха злопамятная, и вообще, обманывать пожилых людей нехорошо.

Была уже половина десятого. Ничего еще не началось интересного. И собравшиеся все так же терпеливо переминались с ноги на ногу, не проявляя, впрочем, никаких признаков неудовольствия.

Наконец, последняя порция приглашенных просочилась на площадь. Андрей, старавшийся на всякий случай следить за выходом, увидел следующее: вслед за небольшой стайкой опоздавших к передвижным барьерным воротам подкатил электрокар телевидения. Три человека (у одного в руках была видеокамера) о чем-то долго препирались с военным. Тот сперва был непреклонен. Но потом увидел у одного из телевизионщиков, не самого главного, кажется, оранжевую карточку и его пропустил. Товарищи передали ему через барьер плоский ящик с аппаратурой, а сами сели в машину и отъехали в сторону, впрочем, не очень далеко. Офицер понял, очевидно, что гостей больше не будет, и махнул рукой. Гидравлическое устройство замкнуло ворота-барьер, а затем боевая машина, стоящая за спиной офицера, тяжело взревев, сдвинулась с места и наглухо перекрыла вход, заткнув его восемнадцатитонной броневой пробкой своего тела. Откуда ни возьмись, справа и слева от нее возникли солдаты. Они были вооружены. И оружие их было нацелено на толпу. Брусчатка площади дрогнула и покачнулась под Андреевыми ногами. Он бросился вперед, продираясь сквозь стонущую и вопящую человеческую массу, отшатнувшуюся от нацеленных на нее дул, в безотчетном стремлении искать защиту и убежище возле дома правительства. И протолкался к нему как раз вовремя, чтобы увидеть, как распахиваются стальные амбразуры ангаров, опоясывающих серую махину здания по периметру, и оттуда с сокрушительным ревом выползают огромные боевые броневездеходы. Выползают и разъезжаются вправо и влево, извергая из люков десантных отделений вооруженных солдат, замыкая кольцо оцепления.

Площадь глухо взвыла и заметалась. «Стоять! — проревел нечеловечески громкий, оглушающий голос. — Всем сесть на брусчатку! Всем сесть, иначе смерть! Пер-р-р-р-рвая шеренга — огонь!» Блеснуло, лопнуло, обожгло уши хлестким кипятком грохота, справа, слева, спереди и сзади одновременно метнулись вверх десятки отрезвленных молний. И по резкому запаху озона, залившему площадь, Андрей понял: стреляли боевыми зарядами. Торопливо, словно боясь опоздать, опрокинулся в обморок слева от него тучный хромой мужчина, упала справа на колени, в тщетной надежде вымолить что-то, женщина.

А голос (уже сидя на корточках, Андрей понял: излучали его те же самые громкоговорители, сквозь которые обычно по праздникам звучала веселая музыка), оглушительный голос продолжал:

— Всем сидеть! Никому не двигаться! Пришедшее этой ночью к власти народное революционное правительство приветствует вас, господа! Ваши покровители арестованы, ваши хозяева из Службы политической безопасности взяты этой ночью штурмом и не успели оказать преданным революции войскам никакого сопротивления. Сохраняйте спокойствие. Господа тайные агенты! (В голосе появилось что-то победно звенящее, он словно взлетал до небес и оттуда падал коршуном на прижавшиеся к ледяному панцирю площади комья человеческих тел). Политической полиции, именем которой вы были приглашены сегодня сюда, больше не существует! Ее функционеры заперты в собственной подземной тюрьме. Сидеть! Мы будем жить теперь совсем по-другому: честно, чисто, по совести, свободно, без грязи и невинно проливаемой крови. Но вам, людям, продавшим свою честь за рыбью чешую, поломавшим доносами тысячи судеб, среди нас места отныне не будет! Сидеть! При попытке побега с площади огонь будет открыт на поражение! Посмотрите друг другу в глаза. Вы все одинаковы! На каждом из вас отпечаток служения злу. Среди вас нет ни одного порядочного человека.