Илья Хоменко - Поднебесник

(И. Хоменко, В. Фоменко)

Этого дня старик ждал очень давно и со страхом. Снотворное, обещавшее восемь или десять часов покоя, его подвело. Проснулся он затемно. В голове ворочались остатки нерадостных сновидений-воспоминаний. Он принял еще полпорошка. Закрыл глаза на мгновение. А когда приоткрыл их, стрелка будильника передвинулась по светящемуся циферблату всего лишь на полтора часа. Рассвет уже разбавил молоком кофейный полумрак, создаваемый шторами. И что-то холодное, ноющее ожило у него в груди. Поднялось вверх по артериям вместе с пульсирующими кровяными толчками, озябшими руками стиснуло мозг… И он понял, что скрыться от сегодняшнего дня во сне, избежать неизбежного ему не удастся. Что ж… Надо встретить этот день достойно. Лицом к лицу. И проводить его тоже достойно. Что бы он ни принес.

Старик встал. Раздвинул коричневые гардины. Приоткрыл форточку. Сделал, стараясь не спешить, два или три движения, изображавшие гимнастику. Затем отправился в ванную. Потянул на себя ручку-львиную лапу. Дверь распахнулась. Волна непривычно горячего воздуха толкнула его в лицо. Что-то ослепительно и кроваво сверкнуло. Он вздрогнул всеми мышцами сухого и непослушного тела. Отступил на полшага и едва не упал. «Нет. Ничего. Что со мной? Это же восход. Он отражается. А воздух горячий — из калорифера. Опять, наверное, терморегулятор сломался. Пора калорифер менять. И вообще. Если бы это началось, то началось бы совсем по-другому». И вряд ли бы он успел испугаться или о чем-то подумать. Нет. Не успел бы. Он обернулся. За окном было очень красиво. Восточный горизонт весь был залит алым солнечным заревом. «Ветреный день будет сегодня». Непростым для него будет этот день.

За завтраком он не произнес ни слова, если не считать вежливых и банальных «доброе утро», «приятного аппетита», «спасибо», «хорошо». Семья его оживленно обсуждала планы на выходной день. Молчание старика, внешне спокойное, а в самом деле угрюмое и напряженное, никем не было замечено. Вытирая губы салфеткой, он медленнее обычного выбрался из-за стола и побрел в гостиную. Медлительность эта стоила ему учащенного сердцебиения и холодного пота, выступившего на висках. В гостиной нажал на клавиши видеотерминала. Несколько минут, тяжело шевеля губами, считывал с экрана цифры и буквы, выстроившиеся в замысловатую армию формул. (Это был с вечера заказанный пакет информации, суммирующий результаты астрономических наблюдений нескольких спутников и наземных обсерваторий). Вроде все как обычно. Впрочем, это еще ни о чем не говорило. Сюда, к видеотерминалу, его тянуло с самого утра. Как к барометру ждущего бурю. Но он сумел-таки взять себя в руки. И проглотил даже за завтраком несколько ложек овсянки. Он решил до конца дня быть мужественным. Тем более, что в успокаивающей несколько суете не было никакого смысла. И он это понимал.

Что ж… Все идет не так уж и плохо. Вот уже одиннадцать часов утра. Ничего не произошло. И не произойдет. Он надеется, он верит, он убежден в этом. Главное, чтобы дети ничего не поняли. То есть, они не поймут. В любом случае. Но могут заметить, что с ним сегодня не все в порядке. (Вчера, впрочем, тоже не было все в порядке. И позавчера). Позавчера он сослался на головную боль и провел целый день в постели. Вчера удил рыбу на озере. Внук забыл накопать для него червей. И он раз за разом забрасывал пустой блестящий крючок, стараясь уговорить себя посидеть еще, не возвращаться домой и не бежать смешной стариковской рысцой к мерцающему экрану компьютера. «Людей насмешишь. Или перепугаешь». Но это было вчера. Вчера у него было чуть больше надежды. И не было сосущего холода в груди, с которым зябко ложиться в постель. И никакой возможности нет уговорить себя почитать свежий журнал или повозиться с неплотно прилегающей форточкой (мелкий ремонт по дому был когда-то его любимым делом).

«Мои ничего не должны заметить. Они ничего не заметят. И не поймут. Если что-то случится, то понимать будет поздно, им ничем не поможешь. Какой смысл предупреждать о том, от чего нет спасения? А если пронесет — знать, что их миновало, им ни к чему тем более. То есть, потом можно будет сказать. Со смехом. А вы знаете, дорогие, что вчера был за день? А я знаю». Ему невыносимо захотелось поделиться хоть с кем-нибудь своим знанием. Но поделиться было не с кем. И потом, он твердо решил нести тяжкий груз ожидания сам. До конца. Каким бы невыносимо тяжелым он ни был. И каким бы ни был финал. Счастливым или…