Игорь Винниченко - Да здравствует карнавал

По сухой и пыльной дороге среди леса неторопливым шагом двигался кортеж вооруженных всадников, сопровождавших неуклюжую карету, запряженную четверкой лошадей, что было признаком немалой значимости ее пассажиров. Погода стояла жаркая, и в лесу, куда сквозь густые заросли не пробивался ветерок, было особенно душно. Вооруженные всадники изнывали от жары, кряхтели и негромко поругивались.

Впереди кортежа находился юный оруженосец Клаус Биргер на стройном худом жеребце, покрытом полосатой попоной. В малиновом камзоле, с гербом своего сеньора, герцога Рихарда фон Дюрренштадта на груди, юноша сидел в седле прямо, одной рукой придерживая поводья, а другой — древко вымпела с фигурным гербовым наконечником. Время от времени он подносил к губам рожок и оповещал окружающих о приближении отряда, но никто им навстречу не попадался, а может, оповещенные звуком рожка, они прятались в гущу леса.

Начальник отряда, барон Эрик фон Розенден, ехал следом за ним, ссутулившись в седле. Это был рыцарь лет сорока, с остроугольным лицом и выразительным безразличием во взгляде. На нем был бархатный упеленд, из-под расшитой полы которого выглядывали богато украшенные ножны его боевого меча. Голову его прикрывал черный берет с пером, из-под которого на плечи спадали густые, светлые от ранней седины волосы. Барон устал и чувствовал тупую злую тоску, но не от нудной и монотонной дороги, а от общего недостатка приключений, к которым привык за свою долгую рыцарскую жизнь. Поездка не сулила ему острых переживаний, и это его заранее раздражало.

Следом за ним катила тяжелая средневековая карета, еще не знающая ни рессор, ни подвесок, неуклюжая деревянная колымага, обшитая черным сукном, которое от пыли стало серым. Под пылью еще различался герб Дюрренштадта на дверце, и это означало, что в карете находятся весьма важные персоны.

Далее следовал, гремя оружием, конный отряд — два десятка могучих воинов в кольчугах и латах, с копьями и щитами. Эти не стремились к приключениям, и мечты о скорейшем окончании затянувшегося пути одолевали их.

Дорога вилась среди леса, и высокие деревья хотя бы прикрывали путников от солнца, но не спасали их при этом от духоты. Поскрипывали колеса кареты, кучер с капюшоном на голове лениво подергивал вожжи, покачивались в седле воины, холодно тосковал барон фон Розенден, и лишь молодой оруженосец восторженно трубил в рожок.

Но вот на повороте показался высокий дуб, на толстой ветви которого висели трое повешенных. Проезжая мимо, оруженосец глянул на них и поморщился. Барон же даже головы не повернул.

Когда же мимо дуба с повешенными проехала карета, и кучер лениво стеганул лошадей длинным кнутом, внутри кареты послышался сдавленный стон, и женский голос произнес:

— Какой ужас!..

Сразу же распахнулась дверца, и из кареты на ходу выскочил молодой человек в голубых потертых джинсах и в серой рубашке с короткими рукавами. Его звали Александр Горелов, и был он кинорежиссером.

— Стойте! — крикнул он, махнув рукой кучеру.

Барон остановил коня и обернулся, не очень понимая причины задержки. Саша Горелов торопливо подбежал к нему.

— Ваша честь, не соблаговолите ли вы задержаться на краткое время? Нам надо немного поработать, — сказал он, махнув рукой в сторону повешенных.

Барон ничего не понял, но не мог себе позволить выказать это. Он пожал плечами и произнес, скучая:

— Как вам угодно, мессир.

Саша улыбнулся, кивнул головой и побежал назад, к остановившейся карете.

Тем временем из кареты на землю спустился и второй странный для этих мест молодой человек, на нем были зеленые полотняные брюки и спортивная майка с эмблемой какого-то футбольного клуба на груди. Молодой человек был в очках, держал во рту жевательную резинку и накручивал механический завод французской кинокамеры «Эклер». Это был кинооператор Олег Коркин.

— Давай, Олежек, прикинь точку, — сказал ему Саша, подойдя. — Мне нужна вертикальная панорама, от самого неба, с наездом на этих жмуриков.

Олег выплюнул жвачку на дорогу, глянул пристально на висящих людей, перевел взгляд вверх, где в просвете листвы виднелось голубое небо. Потом снял очки, дужки которых были соединены цепочкой, повесил их на грудь и поднял к глазам кинокамеру.