Игорь Винниченко - Да здравствует карнавал

Он хмыкнул и хотел отойти, но Коля поймал его за руку.

— Стоп, — сказал он. — Ты что это, хозяин? Это почтенную девушку я посадил за свой стол, значит, оскорбляя ее, ты оскорбляешь и меня.

— Этот парень служит герцогу, — сказал Ганс.

— А, оскорбляя меня, — рассудительно продолжал развивать свою мысль Коля, — ты оскорбляешь и моего господина!..

— Избави Бог, сударь!.. — испугался хозяин. — Если вам нужна комната, то пожалуйста!..

Компания за столом дружно расхохоталась.

— Мы ненадолго покинем вас, — объявил Коля, прихватывая за руку расцветшую и покрасневшую от волнения Грету.

— Будь с ней помягче, Клаус, — проворковала Труди. — Она мне как родная…

Смех сопровождал их, когда они поднимались по лестнице. Хозяин светил им фонарем, и, когда они вошли в комнату, поставил фонарь на стол и вышел, почтительно пожелав доброй ночи. Грета хихикнула, а Коля сказал:

— Вполне приличный номер. Ты довольна, радость моя.

— Да, — отвечала она. — Помоги мне.

Коля с растущим интересом развязал ей шнуровку на платье, и она сбросила его, оставшись в длинной рубашке. Потом она распустила волосы, поглядывая на Колю чуть застенчиво, и прыгнула на кровать.

— Давай, — сказала она тихо.

Коля неторопливо разделся, сложив одежду на скамью у стола, юркнул под одеяло и обнял девушку. Его неприятно поразила грубость материи ее нательной рубахи.

— Сними эту дерюгу, детка, — потребовал он.

— Зачем? — испугалась она.

— Мне будет приятнее обнимать тебя, — прошептал Коля.

— Это как-то нехорошо… — пробормотала Грета неуверенно. — Грешно открывать обнаженное тело…

Коля хмыкнул.

— Да? — сказал он.

— Если ты хочешь, — проговорила Грета и поднялась. — Только отвернись…

Коля отвернулся, дивясь ее нормам морали.

— Все, — сказала она, укрывшись одеялом. — Давай!..

Она отдавалась ему, как девственница, которая впервые в жизни встречает мужчину. Ее томило ожидание, и когда Коля принялся ласкать ее тело, она все торопила его, потому что не привыкла ни к ласкам, ни к поцелуям. Обычно ею владели быстро и торопливо, спеша получить результат, и хозяин трактира Дитрих был совершенно прав, когда говорил, что привычное место ее свиданий — это свалка. Эта девушка с детства училась удовлетворять мужчин, потому что это было вопросом ее выживания, а мужчины того времени не были склонны к изысканным утехам. Теперь же Коля вдруг открыл ей наслаждение любви, и еще до того, как принять его, она уже испытала невыразимый восторг. Потом же началось форменное безумие, и, когда все наконец закончилось, она тихо плакала и бормотала:

— Клаус, милый… Я никогда… Я никогда не знала такого…

Коля, конечно, мог на это ответить, что за его долгую кинематографическую карьеру у него были переживания и поострее, но он смолчал, потому что тоже попал под обаяние необычности. Эта маленькая шлюшка была проста, как ребенок, и в своей развратной профессии она еще не успела опуститься до самого дна. Похоже, она даже не до конца понимала до сих пор, чем она занимается.

— Хочешь еще? — спросил Коля, целуя ее в ушко.

Она заулыбалась и ответила смущенно:

— Очень…

— Сейчас, — пообещал Коля. — Надо перекурить…

В свете фонаря он покопался в своей одежде и достал пачку сигарет. Потом прикурил от огня фонаря и улегся на кровать. В этом было особое переживание, перекурить после…

— Что это? — удивленно спросила Грета, разглядывая дымящуюся сигарету в его руке.

— Это волшебное снадобье, — сказал Коля со вздохом. — Я же говорил, мой хозяин — волшебник.

— Но это не грех? — спросила Грета озабоченно.

— На этот счет существуют разные мнения, — сказал Коля, глубоко затягиваясь. — Думаю, окончательно это определится только на Страшном Суде.

Грета прижалась к его плечу и затихла. Коля гладил ее по давно не мытым волосам, курил и чувствовал радость жизни.

Обещанная Паулицем прогулка началась с площади перед собором. Грандиозное здание собора возвышалось над ними, как множество рук, устремленных к небу.

— Он строился двадцать пять лет, — рассказывал Паулиц. — Представляете, мы воевали, торговали, решали свои проблемы, а строители таскали свои кирпичи и словно жили в другом мире, где не было ни войн, ни звона золота, а был один покой и умиротворение.

— Хорошо сказано, — отметил Саша.

— Вы просто поэт, Густав, — сказала Марина, улыбаясь ему.

— Я был хорошо знаком со строителем этого собора, — сказал Паулиц со вздохом. — Это был мой учитель и наставник.