Роберт Янг - Дитя Марса

Дэвид пополнил железный котелок изможденного Санты, позвякивавшего колокольчиком, и свернул на соседнюю улицу. Огни становились все ослепительнее — алые, зеленые, желтые всполохи гирлянд, пронзительный блеск фар, флуоресцентное сияние витрин. Город-сад не ведал Гефсимании, но познал Процветание. Повсюду сновали толпы запоздалых покупателей. Певцы рождественских гимнов возносили праведные голоса к звездам, но те оставались глухи и безмолвны. Праздничная эйфория достигла своего апогея. Завтра будут родственники, индейка, нудный полдень. Сумерки, сон… суровое пробуждение. Даже Варавва мог догадаться, что золото во всем его блеске не спасает от мучительных рассветов.

С неба повалили огромные мягкие снежинки. Нет, не умрет поэзия земная [4] Первая строчка стихотворения Джона Китса «Кузнечик и сверчок». Пер. А. Лукьянова. … чего не скажешь о поэзии чего не скажешь о поэзии новых туфель! Впереди возник обувной магазин, однако Дэвид не ускорил шаг. Он искал производителя обуви, а не продавца. С недавних пор слово «сапожник» в корне поменяло свое значение. Сегодня под ним подразумевался тот, кто чинит обувь, а не мастерит ее. Теперь обувь изготавливали машины, а неведомые люди на неведомых фабриках координировали процесс. Но где найти подлинного мастера, способного смастерить пару туфель?

— Да вы никак спятили, мистер. Починкой я занимаюсь, верно. Но шить на заказ? Такого гигантского размера? Помилуйте!

Поравнявшись с магазином, Дэвид застыл перед витриной с женской обувью всевозможных видов. За стеклом выстроились туфли на низких и на высоких каблуках, «долгоносики», элегантные сабо, шлепанцы, босоножки. Внимание привлекла пара белых «лодочек». Дэвид не мог отвести от них взгляд, съежившись от холода, снегопада и прохожих, оставаясь глухим к рождественским мотивам, доносившимся из громкоговорителя над головой. В памяти всплыло озеро, воздух наполнился упоительными ароматами летней ночи. Опустившись на песок, он бережно водворил белые «лодочки» на ноги возлюбленной, пальцы дрожали от прикосновения к прохладной бархатистой коже. Звездный свет, разгораясь, обернулся дождем, и беззвучно хлынул в ласковую летнюю ночь… О, как прекрасны ноги твои в сандалиях!..

Днем он вдруг осознал, что больше не в силах находиться дома. В маленьком домике на пригорке, откуда открывался панорамный вид на прилегающую ферму, купленную нынешней весной. В маленьком домике на выселках, где они с Барбарой жили как брат с сестрой. Из окна гостиной просматривалась запорошенная снегом дорога, ведущая к домине, где поселилась Хелен — к домине, который Дэвид обустроил своими руками и куда они с Барбарой тайком перевезли Хелен, когда на курорте стали появляться первые отдыхающие, спешившие подстричь куцые лужайки. К домине с исполинской дверью, высоченными потолками и снесенными перегородками. К домине, где Хелен коротала одинокую жизнь великанши. На обнесенной электрическим забором территории высился лес, неподалеку мерцало озерцо, где Хелен плескалась летом; чуть поодаль расстилались луга и поля, где ей хватало простора бегать и играть. В ближайшей деревушке Тимбервилль никто не догадывался о ее существовании и, бог даст, не догадается. Барбара шила сестре наряды, готовила еду, Дэвид собственноручно смастерил жене кровать, на которой она спала, стулья, на которых она сидела, и стол, за которым ела. Он сделал для нее множество приспособлений, но вот туфли смастерить не мог. Производители обуви смеялись, услышав его просьбу, или хуже того, пытались выведать, кому и зачем такое понадобилось. Да, сегодня чествовали Варавву, а не канун Рождества.

По локтю царапнул сверток.

— Прошу прощения, — раздалось за спиной.

Не оборачиваясь, Дэвид затрусил вниз по улице. В его списке значился последний адрес, заблаговременно выписанный из телефонного справочника Буффало перед переездом. Заветный обувной магазин располагался в соседнем квартале.

Дэвид решил предпринять еще одну попытку.

Крохотная лавочка втиснулась между декоративными фасадами галантерейного и универсального магазинов. В витрине горела единственная лампочка, одиноко свисавшая с потолка. Тусклый свет не столько констатировал факт, что магазинчик открыт, сколько безжалостно озарял трещины в штукатурке. Облупившиеся буквы на стекле гласили: ЭКСТРЕННЫЙ РЕМОНТ ОБУВИ. Над узкой дверью облупившейся краской было выведено название «ОБУВНОЙ САЛОН ФРАНКОНИ».