Ноэми Норд - Мафия «Фикс». Мишень. Пластироны

– Вот, зараза, кусается!

– Двинь по роже!

Огромный кулак отключил обезумевшее сознание Молли от происходящего.

Очнулась она среди перевернутых вещей и разорванного белья. Опухший глаз тонул в лиловом синяке, руки в ссадинах, колени ободраны…

Молли перечитала письма Вика, сложила их в вазу и подожгла. Она долго смотрела, как догорает ее прошлое, вся жизнь…

Потом она встала, оголила розетку, прикоснулась к проводам…

Вик в это время избивал портовую проститутку. Тыкал ее лицом в жидкую блевотину и орал:

– Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!

Уисс блаженствовал.

В пятый раз он прокручивал порнушку с аварийной службой. Но назвать его маньяком, значило бы оскорбить всю мужскую половину человечества. Оправдывая свое тайное пристрастие, он стал Анонимным Порнофилом.

Один из параграфов его бестселлера гласил:

«Современный мужчина эротически обездолен.

Максимальный пик потенции в условиях парных отношений занижен по сравнению с резервом.

Мы – стадные, мы – из пещер!

Мы лишены шерсти. Но не совсем. Нам нужны первобытные тусовки.

Оргии оправданы эволюцией.

И женщин должно быть меньше. Вдвое, втрое, как в пещерах троглодитов

Почему?

А потому что женский пик не успевает за мужским.

Это не значит, что я «немужчина», – просто женская особь духовно застряла в матриархате.

Не удовлетворяю?

Но я же не третий, шестой и не стая лохматых самцов!»

Самым жирным писателем в Мухинске был Пал Куляк.

Его огромный вечнобеременный живот поглотил не один гонорар начинающих талантов. Сзади Куляк был похож на огромного лысого пасюка, волосатые уши которого торчали прямо из складок спины, ибо шеи он совсем не имел. Зато фас его лучился и освящал.

– Пал Куляк! Смотрите сам Куляк! – и публика почтительно расступалась перед ним.

Его на бис встречали продавцы, колхозницы и прочие работницы физического труда:

– Настоящий писатель!

Но с молодежью Пал Куляк не ладил. На творческих вечерах разгорались яростные дискуссии.

– Это вы—то плохо живете? А мы лебеду – крапиву ели! Босые – голые ходили! А теперь вам на блюде подавай? Переживете! Зажрались наши-то молодые!

– Дяденька Пал Куляк! А почему Вы не пишете фантастику? Мы так любим читать про жизнь в будущем, да только книжек нет нигде.

– А потому я не пишу фантастику, что есть вещи более замечательные! Мы победили в войне! Мы стали космической державой! Перед нами трепещет весь мир! Это ли не фантастика?

– Уважаемый товарищ писатель! Недавно прочитала ваш новый роман. И он мне показался очень похожим на роман известного писателя Звонкина.

– Да, бывает! Даже в науке… Как там? Закон Бойля-Мариотта, кажется? …Э-э-э! Не грех ли винить писателя, поэта в том, что «похоже», что одинаково? В конце концов, живем в одной стране, одним воздухом дышим, одно время сверяем, да и люди-то у нас, гляньте, все одинаковые, одна судьба, одна мечта.

– Извините, говорят, в свое время вы самолично отправляли неугодных писателей в особый отдел и психушки?

– Не было этого! Не было этого! Не было!

В личной жизни Пал Куляк был серьезно обездолен. Одиночество под старость лет страшило его.

А ведь были женщины!

Какие женщины!

Разбежались, покинули его навсегда.

Но сам ли Куляк повинен в этом? Трудное детство, голодные годы исказили психику добродушного ребенка. О чем беспробудно мечтаем – то и не отдадим. Вот о чем мечтал маленький мальчик в тылу: поесть! Досыта, до отвала, так, чтоб не урчало, не сосало, не сводило судорогой нутро от взгляда на сухарь.

– Чему только детей в школе учат! Посмотрите на них! Грязной собаке булку суют! Да еще с маслом! Со сливочным! Да еще и колбасу кидают в бездонную пасть! Тьфу, молодежь! – и обиженно топнув на дворнягу, Пал Куляк спешил дальше по неотложным писательским делам.

Зрела и подтачивала здоровье Куляка обида на сытое поколение. Писательские встречи порой превращались в жаркие перепалки.

– Витаминов нет в аптеках!

– И у нас их не было!

– Что такое лебеда, и как ее едят?

– И лебеды не стало? Мы слопали! Ха-ха! Зато хлеба – ешь-не хочу!

– Джинсов нет.

– А у нас – портянки да портки!

Иногда Куляку приходилось туговато, если попадался какой-нибудь долговязый акселерат со своим коварным «извините».

– Извините, но вы глубоко ошибаетесь. Мы задыхаемся в координатах вашего престарелого поколения. Ваши точки отсчета не в будущем, прекрасном и чистом, а в прошлом, голодном и вшивом. Наша серость – ваше благо. Мы не стремимся, а сравниваем. Вам сыто, но нам дискомфортно!