Лев Куклин - Год лошади (Сборник рассказов)

— Так чего тебе здесь надо? — снова проревел хозяин. — Небось, выпрашивал плошку чистой воды?! Смотри у меня! — и он поднес к самому носу Мальчика угрюмый грязный кулак и повертел им из стороны в сторону. — Нюхал такой цветочек, хе-хе-хе? А? Будешь клянчить воду, — придется тебе познакомиться с ним поближе! Короткоручка совсем съежилась на полу у самого очага и казалась не живым существом, а кучкой серого тряпья, кое-как сваленного хозяйкой для того, чтобы вытирать ноги…

— Я не просил воды, — твердо произнес Мальчик. — Наш Источник Жизни работает вполне исправно! Я просто зашел по дороге, — мне показалось, что Короткоручка плачет…

— Ну и что из этого?! Тебе-то какое дело, плачет она или не плачет?

— Отец говорит, что дети не должны плакать… — сказал сын Судьи и лекаря. — Если ребенок плачет, значит, с ним что-то не в порядке…

— И что же было не в порядке? — на полтона ниже осторожно спросил толстяк.

— Ничего… — деликатно ответил Мальчик, не желая выдавать оплошность Короткоручки. — Я убедился, что все в порядке. И как раз собирался идти домой…

— Вот и вали отсюда, пока я тебе не намял бока как следует! — буркнул хозяин хижины, пинком ноги открывая тяжелую дверь. — И держись от девчонки подальше!

— Мы же — соседи… Мне трудно быть очень далеко… — напомнил Мальчик и, обернувшись на пороге, добавил вежливую взрослую формулу:

— Да не иссякнет вода в вашем доме!

Иван да Марья ждали его, спрятавшись за изгородью в ольховых кустах. Они дружно высунули головы.

— Ну, как там? — с извечным женским любопытством спросила Марья.

— Мы не слышали, когда он подошел, — виновато признался Иван. — Хорошо, что ее фазер нас не заметил! А то он жутко пузырится, когда нас видит!

— И называет «двухголовым выродком»… — засмеялась Марья. Мальчик невольно улыбнулся, слушая, как бойко и весело разговаривают «Иван-да-Марья» — два близнеца, точнее — две головы на одной шее и на общем туловище. Прочие ребята в селении их тоже любили, и бегали в одном табунке за топливом к камышовому болоту. И вместе играли в кости и шарики. Честно сказать, ребятам даже нравилось, когда в игре обе головы, бегущие на двух ногах, дружно верещали сразу на два голоса — их ведь и различали-то друг от друга главным образом по голосам: грубому и тоненькому… А вот их мать, когда они родились, хотела с горя и страха повеситься, а потом — ничего. Притерпелась… Мало ли что нынче бывает?!

…Низкорослая, но выносливая гнедая кобылка, тихо попердывая и вяло отмахиваясь хвостом от мух, трусила по пыльной проселочной дороге. Мухи были крупные, — величиной с доброго шмеля, но из-за холодной погоды не очень назойливые. Деревянная повозка время от времени сильно подпрыгивала на каменистых неровностях дороги или накренялась в выбоинах, и тогда Отец бросал быстрый взгляд на мешки и кули, уложенные сзади. Груз был драгоценным: молотое на водяной мельнице зерно последнего урожая и свежее мясо — свинина и баранина. За их телегой тянулись еще десятка полтора подвод: в одиночку никто не решался ездить по торговым делам. Крепко и вкусно пахло конским потом, сбруей, дегтем от колесных осей. Сзади и спереди обоза на рослых выносливых трехлетках двигались боевики с арбалетами и колчанами, полными стрел. У многих были даже длинные прямые стальные тесаки, но у большинства — оружие ближнего боя: засапожные ножи и крепкие палицы из дубовых корневищ с вбитыми в них шипами, — страшное оружие, когда боевики сходились врукопашную с бандами грабителей, жаждущих поживиться за счет сельских жителей. Боевиков — как правило, молодых, сильных парней, еще не обремененных личным хозяйством и семьей, — нанимала Община за специально оговоренную плату. Эта плата особенно в пору осенней торговли — была довольно значительной, но в целях безопасности на нее всегда решались старейшины селения…

…Но вот по сторонам дороги потянулись заросли бурого кустарника и деревьев. Этот лес, конечно, нельзя было назвать ни диким, ни заповедным. В нем негусто росли чахловатые кривые сосенки с блеклой вялой хвоей и узловатые, перекрученные ели с желтеющими верхушками.

Стволы с трудом пробивающихся к солнечному свету деревьев иногда до половины человеческого роста заваливали отбросы предыдущих столетий. Чего здесь только не было! Глыбы железобетонных строительных панелей с выпирающей рыжей арматурой, большие фарфоровые изоляторы, сплющенные банки из-под консервов и пива, обрывки яркой рекламной фольги, битое стекло, залежи пластиковых пакетов, куски гнилого кирпича, нейлоновые емкости, обломки каких-то неведомых механизмов, треснувшие силиконовые бутылки, выбеленные временем осколки волнистого шифера, черепицы, керамических труб и прочего гниющего и ржавеющего мусора громоздились пестрыми кучами или растекались вязкой чернеющей массой… При малейшем дуновении даже самого слабого ветерка в ноздри ударял омерзительный тошнотворный запах: из леса несло, как из необозримой выгребной ямы.