Борис Лапин: Дайна

Анд опять молчал неделю. Видимо, тогда-то и произошел разговор, оставшийся неизвестным Орлэ, потому что третий букет Дайна поставила к себе на стол. Когда он завял, Орлэ своими руками выбросил его за окно. С тех пор букетов было много.

Было ли еще что, кроме букетов, Орлэ не знал и не желал знать…

Они молча сели в катер, и моторист отчалил. Едва вышли из гавани, как Анд, всегда сдержанный, особенно с Орлэ, вдруг схватил его за руку.

— Орлэ, — прошептал он, — мне страшно, Орлэ!

Смуглое некрасивое лицо Анда было мокрым от пота, волосы прилипли ко лбу.

— В чем дело, Анд? Что с тобой? — спросил Орлэ, невольно поддерживая Анда за локоть.

— Не знаю…

Орлэ хотел усадить его, но не успел. Анд упал на палубу.

Ворох цветов рассыпался у ног Орлэ. Анда били судороги. Его ногти скребли отполированную подошвами сталь палубы. Орлэ приказал мотористу вернуться.

Со стариком Маумяки началось так же. «Что ж, — рассудил Орлэ, — видимо, Анд заразился от старика: они живут в одной комнате. Если болезнь заразная, могут заболеть и другие».

Анда положили в клинику. Врачи встревожились. Когда Орлэ вышел в коридор, главный врач сказал ему:

— Старик ваш совсем плох. Едва ли выдюжит. Он ведь очень стар…

— Но у него ни одного седого волоска! — вырвалось у Орлэ. Врач не слушал его.

— Если на острове заболеет еще кто-нибудь, немедленно вызывайте летающую лодку. И скажите, пожалуйста… они не ели… м-м-м… рыбу?

— Да, конечно, — ответил Орлэ, вспомнив, что позавчера Маумяки и Анд рыбачили вместе, — конечно же, они ели рыбу. Они всегда едят рыбу.

— Да? А кто еще?

— Еще? Больше никто. — Орлэ подумал, поморщился. — Да, видимо, больше никто.

— Ваше счастье, — ответил врач.

Орлэ опять поморщился. Ну, если дело только в рыбе, не так уж страшно. Скверная привычка островитян — есть рыбу. Кажется, старик Маумяки так и не приучил Дайну есть рыбу…

На палубе лежали рассыпанные Андом цветы.

Встречный ветер крепко ударял в грудь. Остров быстро приближался. Орлэ вглядывался в зеленую макушку острова, но ничего не было видно. Дымка расстояния висела между ним и Дайной.

Дайна вела расчеты механически. Машина чуть слышно гудела ровным здоровым голосом. Когда Дайна работала долго, ей начинало казаться, что не она управляет машиной, а машина диктует ей свою железную волю, что машина подавила ее, подключила к схеме и что ее мозг стал одним из блоков электронного мозга машины. Это всегда пугало, и, чтобы убедиться в своей власти, Дайна на несколько минут выключала машину.

Но сегодня она не повернула выключатель. Она продолжала работать, отдаваясь власти машины и испытывая от этого какое-то горькое удовлетворение. На клавиши падали редкие капли слез.

Она думала об Орлэ. Как высоко над землей парил он в своих мыслях, как чуждался малых земных радостей и забот, из которых и складывается жизнь, особенно жизнь женщины! Он всегда казался Дайне человеком из другого времени, человеком будущего. Вот и сегодня, едва приехав с недобрыми вестями, он и минуты не побыл с нею, доброго слова не сказал, не улыбнулся — сразу ушел к своим приборам. Конечно, Солнце есть Солнце, за ним нужен глаз. Но ведь и женщина во все времена и у всех народов требовала внимания! Ах, Орлэ, Орлэ… Этот красавец-великан остался для нее таким же далеким, как в тот давний вечер первого знакомства.

…Она шла по огромной стеклянной веранде Дворца Молодости. В таинственной полумгле у самого стекла стоял горбоносый великан с копной черных блестящих волос. Он вглядывался в небо.

— Вы смотрите на звезды, как древний поэт, — сказала Дайна.

— Нет, я смотрю на звезды, как хозяин.

— Как хозяин? Почему?

— Я буду там, — просто ответил он.

Его глаза были полны холодной мысли. Он показался ей человеком с какой-то другой планеты.

— Как вас зовут? — спросил великан без улыбки.

— Дайна.

— Дайна… Хорошее имя. Давайте, Дайна, вместе махнем на звезды! Как хотите, а без вас я не полечу.

— Значит, вы не полетите никогда.

— Вы боитесь звезд?

— Нет. Я люблю Форуэллу.

— Хорошо. Тогда я остаюсь с вами. — Он посмотрел на нее так, будто вел безмолвный допрос. Он даже не позаботился узнать, понравился ли он ей, куда там, он был уверен в этом. Решено, я остаюсь.

И он остался. Вместо космонавта он стал астрономом, но более земным не сделался. «Такими людьми должна гордиться планета», — сказал Антл.

Сильные руки обняли ее плечи. Она запрокинула голову.