Борис Лапин - Рукопожатие

На литературный вечер в Политехнический он попал случайно. Бродил, бродил по Москве, раздумывая, как бы поудачнее убить слишком длинное в чужом городе воскресенье, и вдруг неожиданно для себя оказался в этом зале. Он никогда не испытывал особой тяги к литературной эстраде, и будь он суеверен, мог бы сказать впоследствии: «рука судьбы», потому что случайная встреча в этот случайный вечер круто развернула всю его жизнь. Но Владимир Кочин не был суеверен.

В первом отделении выступали поэты. Это были, правда, не самые громкие имена, но ребята старались вовсю, до пота, засучив рукава, и Кочину вспомнилось, что именно здесь, в этом самом зале, раздавался когда-то голос Маяковского. Два часа пролетели незаметно. Однако во втором отделении Кочин затосковал. Маленький одутловатый человечек в тяжелых очках читал главу из нового романа. Это был интересный и своеобразный писатель, но после фейерверка поэтических образов проза просто не воспринималась. К тому же отвлекала плешивая голова автора, как нарочно нацеленная в зал матово поблескивающей макушкой. Людям, сидящим перед сценой, подавай на что-то смотреть, а здесь смотреть было совершенно не на что, и люди вежливо зевали.

Невольно зевнул и Кочин. Тут его сосед встал и тихонько направился к выходу. Поколебавшись секунду-другую, Кочин последовал за ним, благо, сидели они с краю. В фойе его сосед, пожилой человек с грустными, по-библейски выпуклыми глазами, гостеприимно распахнув портсигар, сказал:

— Не понимаю, зачем только прозаики залезают на эту трибуну. Поэты — да, площадь, эстрада, трибуна — их рабочее место. Но прозаики…

— Очевидно, им важно проверить написанное на читателях, проверить впечатление…

— Разумеется, разумеется, — нетерпеливо отмахнулся собеседник Кочина. — Но я не о том. Впрочем, при таком чтении впечатление всегда будет одно — скука. Да, ведь мы незнакомы. Вадим Петрович.

— Кочин, Владимир.

Они шли под мелким моросящим дождем. Вадим Петрович говорил:

— Вы задумывались когда-нибудь над психологическим контактом двух людей? Скажем, взять двух студентов, схожих по характеру, по биографии, по образованию, по интересам. Кстати, — он грустно усмехнулся, — найти таких не столь уж сложно. Но один пришел со счастливого свидания, а другой только что провалил экзамен. Уверяю вас, им будет труднее понять друг друга, чем мудрецу и младенцу. Это я к тому, что читатель — непременно сопереживатель, а потому сотворец. Если он не соотносит жизнь героя со своей жизнью, ему просто неинтересно. Так что здесь очень важен общий для обоих душевный настрой. Поэты такой настрой создают, потеют, да создают, а вот прозаики… Прозу должен исполнять большой мастер, большой психолог…

— Как, впрочем, и поэзию.

— Да, пожалуй, — рассеянно пробормотал Вадим Петрович, вдруг оборвав рассуждение, которое показалось Кочину любопытным. Некоторое время шли молча. Потом Кочин сказал:

— Мы знакомы всего несколько минут, а вы уже успели назвать меня дилетантом. Что это, тоже психологический контакт?

Вадим Петрович остановился.

— Я… вас… назвал… дилетантом? — Они странно и нелепо топтались в лужице, два почти незнакомых человека. Извините, вам показалось, я ничего подобного не говорил.

Кочин торопливо перебирал все немногие фразы их разговора: да, как будто, бы не говорил, но откуда же взялась уверенность, что этот человек назвал его дилетантом? Что за чертовщина!

— Ничего, ничего, бывает, — успокоил его Вадим Петрович, и они пошли дальше. — А в будущем? Как, вы думаете, будут проходить такие вечера в будущем?

Кочин пожал плечами.

— Очевидно, так же. Как и при вещем Бояне.

— Так же? Один, творец, будет творить… нет, даже не творить на глазах публики, а скорее пересказывать результат творческого процесса, а остальные — что, зевать, как сегодня? Нет уж, избавьте! Боян хоть на гуслях себе подыгрывал.

— Как же, по-вашему, это будет завтра?

— Вы не очень спешите? Я вижу, вечер у вас свободный. Вы приезжий, да? Тогда зайдем ко мне, и я вам расскажу… нет, покажу, как это будет завтра. Я тут недалеко живу, рядом, в переулке…

Кочин совершенно явственно представил пустую квартиру этого чудака, стены, заставленные книгами, почувствовал всю тоску его одиночества и, еще раз пожав плечами, согласился.