Юлия Латынина - Клеарх и Гераклея

Царь очень страдал и плакал по ночам.

Сын его Ох принес ему известия о мятежниках и их планах: египтянин Tax с Хабрием во главе наемников захватил почти всю Палестину и Финикию. Он собирался соединиться в Сирии с Оронгом и вдги дальше через Вавилон на Сузы. Войска Датема подходили к Евфрату.

После этого Ох отправился в Финикию и потерпел там поражение. После этого Ох вернулся в Сузы к царю и казнил любимого сына царя Арсаму.

После этого царь плакал не только ночью, но и днем. Особенно часто плакал он, гладя на золотые монеты, которые чеканили восставшие. Золотые монеты имел право чеканить только царь. На монетах сатрапов вместо Митры и лучников были Зевс, Афина и греческий пельтаст.

Царь стал собирать войско дня борьбы с Оронтом.

В Малую Азию он послал Артабаза, сына Фарнабаза, троюродного брата Митрадата. Греческих наемников Артабаза возглавлял его друг и деверь, родосец Мемнон. Артабаз перешел Галис и был разбит Датемом и Ариобарзаном.

У Датема был тринадцатилетний сын Отана; младший брат Митрадата Арией был его ровесником. Мальчики очень сдружились, оба были страстные охотники до петушиных боев. Накануне сражения они поспорили на своих петухов: чей отец первым захватит лагерь?

Отана проиграл, но петуха отдавать не захотел. Ариобарзан, узнав о неуместном споре, пришел в бешенство и отправил слугу свернуть обоим петухам шеи. Слуга свернул шею петуху Отаны, увидел, как заплакал сын хозяина, и пожалел петуха Ариея.

Метрадат, узнав об этом, в тот же день явился к Датему с богатыми подарками — почти треть захваченного в лагере.

— А все остальное ты считаешь своим, да? — в бешенстве закричал Датем и выбежал из палатки.

Датем был человек горячий, вскоре понял, что был неправ, и помирился с Митрадатом.

Сын его, однако, не мог забыть оскорбления и каждый день жаловался отцу.

— Ты воюешь, а он обманывает! Разве не он отнял у тебя командование и передал Оронту?

— Замолчи, — говорил Датем.

Мальчик уходил, а через неделю опять:

— Безумен тот, кто доверяет обманщику. Вот увидишь, он как та кошка, которую бот превратили в женщину, а она вскочила с брачного ложа, чтобы поймать мышь. Не переменишь природный нрав и нрав изменника не переменишь!

А тем временем разбитый Артабаз бежал в Мисию; вошел в город Кий, но потом вышел оттуда и стал неподалеку лагерем, опустошая поля. Ариобарзан занял город, а Датем расположился в виду вражеского лагеря.

Сын его шептал ему в ухо каждую ночь; наконец Датем устал спорить и спросил:

— Что же мне делать?

Отана возразил:

— Ты сейчас хозяин в лагере. Позови Митрадата с немногими верными на пир и отрави его.

Датем так и сделал. Вот когда все поели и стали пировать, за третьей чашей Датем сказал:

— Знаешь ли, почему я тебя позвал? Вот послушай старую притчу: поспорили однажды солнце и ветер: кто скорее сорвет с прохожего плащ? И как ни старался ветер, прохожий лишь крепче кутался в свой плащ. Солнце же взглянуло, согрело… Вот и я прошу меня простить, потому что, глядя на тебя, я понял, что слово сильнее меча.

Митрадат улыбнулся и сказал:

— Я, однако, расскажу греческую притчу. Один юноша учился у софиста, вернулся домой, и отец спросил его: «Правда ли, что учитель твой обучил тебя удивительным словам?» — «Правда, — ответил юноша, — все можно сделать с помощью слова». — «Ну так вот, на столе лежат два яйца, сделай из них три». — «Ну так как же, — возразил юноша, — вот яйцо, а вот второе, один и два и будет три?» — «Ну, голубчик, — говорит тут старик, — эти два яйца мы скушаем с твоей матерью, а то, которое ты сотворил с помощью софистики, скушай сам». И думается мне, — закончил Митрадат, — что если в мире не будет власти, чтоб принудить софистов есть сотворенные ими яйца, плохо будет миру…

Тут Митрадату принесли какую-то записку, он глянул в нее, покраснел от радости и поднял стоящую перед ним чашу.

— Друзья мои, — сказал он, — сюда идет Клеарх, он еще успеет на наш пир! И я хочу выпить этот кубок за будущее нашей земли. Скоро спор Азии и Европы окончится миром, и персы, и эллины будут владеть этой землей вместе. И от персов будет умение управлять страной, а не крошечным городом, а от эллинов — умение управлять с помощью закона, а не милосердия. И от эллинов будут — обязанности гражданина, а от персов — права личности, потому что, клянусь Ахура-Маздой, равенство перед законом и равенство перед богом друг без друга равно кончаются тиранией законодателя или царя.