Юлия Латынина - Клеарх и Гераклея

Клеарх. Потому что моя смерть не вызовет восстания.

Царица. Что же ты полагаешь наилучшим для себя и для царя?

Клеарх. Я бы хотел вернуться в Гераклею.

Царица. Ты хочешь быть тираном?

Клеарх. Это глупое греческое слово. Как одного и того же человека друг назовет щедрым, а враг — мотом, друг — бережливым, а враг — скупцом, так одного и того же друг назовет царем, а враг — тираном. К лицу ли это тебе, царица?

Царица. А что ты ответишь царю, когда он спросит тебя, хочешь ли ты в Гераклею?

Клеарх. Я отвечу: «Не прогоняй меня! Лучше служить тебе, чем пяти тысячам башмачников!»

Царица. И что, по-твоему, он сделает?

Клеарх. Он позволит взять мне вдвое больше войска.

Осенью в Пасаргады пришло известие об измене Эвагора (а война с ним стоила полгоры тысячи талантов). А затем — о страшном неурожае в Вавилонии.

Два дня царь никого не принимал, а на третий пропал.

Царица прождала еще два дня, а потом взяла Клеарха и Митрадата и пошла за город. Пришли в сад, подобный разноцветному ковру, с цветами, с ветвями, гибкими, как пальцы Анахиты, и озерами, синими, как глаза Анахиты, с почвой, благоухающей, как камфара и мускус.

Посреди сада на шести плитах — каменная комната без окон, подобная вавилонской башенке; над дверью каменное солнце, подобное египетскому скарабею; а над солнцем каменная крыша, подобная крыше над хижиной дехканина; в саду этом похоронили Кира, а в доме этом жил его Фарна. У входа укутанный жрец схватил Клеарха за рукав (он принял его за перса) и в ужасе зашептал, что Фарна покойника и вчера ел овцу, и позавчера ел овцу, а живой царь и вчера ничего не ел, и позавчера ничего не ел, а ведь живому-то нужнее.

Вошли; Клеарх видит: золотой гроб и золотое ложе, на золотом ложе пурпурные шкуры, рядом с ложем стол с чашами, а на каменной плите у ложа лежит царь ничком и плачет.

Стали поднимать; Артхакшатра положил голову матери на колени и сказал:

— Ахура-Мазда дал мне царство: от скифов, которые за Согдом, до Эфиопии, от Индии до Лидии. Он велел мне смотреть, чтобы люди не убивали друг друга и чтобы сильный не вредил слабому и слабый не грабил сильного; а я запятнал свою власть преступлениями, потерял Египет и Кипр. Засуха в Заречье — это мне за смерть Тирибаза. Но зачем боги губят за мои преступления не меня, а мой народ?!

Царица стала его утешать и просить съесть что-нибудь или выпить, но Артхак-шатра только покачал головой и повторил:

— Это моя вина перед богами! Если бы я не послал Оронта вредить Тирибазу, то Эвагор был бы мне верен и Тирибаз был бы жив.

Клеарх пытался поднять царя; тот был слаб, ухватился за руки грека и сказал:

— Кир и Дарий были великими царями, я же слушаю клеветников, убиваю друзей и не могу помочь голодающим. Правильно ты упрекал меня за смерть Тирибаза. Скажи мне, Клеарх, ведь нет мне оправдания!

Клеарху было так страшно, как никогда в жизни: он-то думал, что у царства персов нет середины, а теперь стоял в самой середине царства, где, наверное, не бывал ни один грек, и за руки его цеплялся не совсем живой человек, а в углу, верно, слушал не совсем покойник.

— Позволь возразить тебе, о царь, — сказал Клеарх. — Кир действительно стал великим царем, потому что умел примирить народ и знать. А как их примирить? Простой народ хочет земли, и знать хочет земли. Если завоеваний нет, то они хотят земель друг друга, если же царь ведет их в чужую землю, то они действуют заодно. Тогда наивысшее единство царства — в завоеваниях, и оно растет, как молодая пальма. Так было при Кире.

Но все на свете имеет свою меру: вот пальма выросла, зацвела, завязала плоды — и из опавших с нее косточек вырастают новые пальмы, деревца, готовые расправиться с материнским. И тогда, если нет войны, начинакяся мятежи. Если же война есть, то командиры стараются завоевать земли для себя, так что и победа их опасна, и поражение не выгодно. И тогда правильная мера — в том, чтоб послать двух командиров, надзирающих друг за другом, ибо, с одной стороны, силы их тратятся на завоевания, а не на бунты, а с другой от этих завоеваний нет вреда. И не так ли полагал сам Дарий, посылая Мегабата и Аристагора вместе на Наксос, и Ксеркс, посылая Мардония и Артабаза в Элладу?

Так-то говоря, Клеарх и Митрадат взяли царя под руки и вывели из комнаты без окон и с золотым ложем и повели по саду, прекрасному, как драгоценный ковер.

У царя был евнух по имени Расак, человек справедливый и честный; это ему царь отдал Тирибаза для казни. Услышав о том, куда отправился царь, Расак испугался и побежал вслед, с ним-то и столкнулись в саду царь и юноши. Артхакшатра обернулся к Клеарху и сказал: