Брайан Олдисс - Теплица

Катастрофа на заснеженном перевале была одновременно и концом путешествия долгонога, и его началом. Испытывая, как и все прочие растения, нужду в радикальном решении проблемы перенаселенности мира-теплицы, долгоног добивался успеха, отправляясь в ледяное царство за линию ночи, куда не могли дотянуться джунгли. На этом склоне в стране заката, равно как и на нескольких ему подобных, долгоноги проживали одну из фаз бесконечного цикла своей жизни. Многие из рассеянных сейчас семян прорастут, имея достаточно места и немного тепла, чтобы превратиться в стойкие к холоду шестипалые ползучки; и некоторые из этих ползучек, одолев тысячу сложнейших препятствий, в конце концов пробьют себе дорогу в иные земли, к настоящему свету и подлинному теплу; там они пустят гибкие корни и расцветут, замыкая бесконечную цепь растительного бытия и начиная его новый виток.

Когда коробочки с семенами раскололись, люди были отброшены в сторону и барахтались теперь в холодной грязи. С болью в закоченевших суставах поднялись они на ноги. Пелена снега и тумана была настолько плотной, что они с трудом различали друг друга в молочно-белой круговерти: их тела превратились в иллюзорно-зыбкие белесые столпы.

Яттмур в отчаянии пыталась найти и собрать вместе людей-толстячков, прежде чем они потеряются. Увидев фигуру, отблескивавшую в рассеянном тусклом свете, она подбежала к ней и развернула к себе. К ней обернулось оскаленное лицо — желтые зубы и горящие глаза. Яттмур съежилась от неожиданности и отпрянула, ожидая нападения, но встреченное ею создание одним прыжком скрылось из виду.

То был первый увиденный путешественниками знак того, что они отнюдь не одиноки на этом склоне.

— Яттмур! — крикнул Грен. — Толстячки здесь, со мной! Ты где?

Она бегом бросилась к нему, в страхе позабыв о своих одеревеневших конечностях.

— Здесь есть кто-то еще, — сказала она. — Белое существо, дикое, с зубами и длинными ушами!

Трое толстячков сразу подняли вой, взывая к духам смерти и темноты, пока Грен и Яттмур вертели головами, оглядываясь.

— В этом грязном месиве ничегошеньки не разглядеть, — с досадой пробормотал Грен, вытирая налипший на лицо снег.

Они стояли, сбившись в кучу, держа наготове ножи. Снег поредел, неожиданно обернулся дождем и вскоре прекратился вовсе. Сквозь затихающий дождь люди увидели цепочку из десятка белых созданий, перескакивавших через кромку склона на темную, ночную его сторону. За собой они тянули нечто вроде волокуши, нагруженной тюками; из одного дорожкой сыпались семена долгонога.

Луч солнца пронизал дымку, осветив унылый склон. Словно испугавшись его, белые существа поспешили скрыться из виду за перевалом.

Грен и Яттмур посмотрели друг на друга.

— Это были люди? — спросил Грен.

В ответ она лишь пожала плечами. Яттмур не знала, что именно значит слово «человек». Толстячки, стенающие в грязи, — они люди? И Грен, настолько недосягаемый и холодный, что ей порой казалось, будто сморчок окончательно овладел им, — можно ли сказать, что сам Грен остается человеком?

Так много загадок, часть которых она даже не смогла бы облечь в слова — не то что решить… Но солнце вновь согрело ее замерзшие руки. Небо окаймляли неровные штрихи свинца и золота. Наверху, на горном склоне, зияли пещеры. Можно пойти туда и разжечь костер. Можно попробовать выжить и снова уснуть в тепле…

Отбрасывая с лица мокрые волосы, Яттмур начала медленно подниматься в гору. Охваченная досадой, запутавшаяся, она все же понимала достаточно, чтобы знать наверняка — остальные последуют за ней.

Жизнь на горном кряже была вполне сносной, а временами и более чем сносной, ибо дух человеческий во все времена обладал особым даром — находить выход из самых безвыходных ситуаций.

Величественный и одновременно грозный пейзаж, ставший их прибежищем, подавлял, превращая человеческие фигуры в песчинки. Близившаяся к концу пастораль Земли и полная страстей драма погодных катаклизмов разворачивались перед ними, не беря в расчет зрителей. Меж склоном и облаками, среди снега и грязи, люди влачили жалкое существование.

Пусть течение времени не отмечалось более сменой дня и ночи, иные происшествия могли поведать о его беге. Разражались грозы, падала температура; порой хлещущий с неба дождь был ледяным, порой его капли обжигали, и люди с криком спешили обрести убежище в пещерах.

Грен все больше замыкался в себе по мере того, как сморчок все прочнее зажимал в своих тисках его волю. Понимая, что только собственное хитроумие завело их в этот жуткий тупик, сморчок все более отчаивался; инстинкт размножения все сильнее давил на него, и в итоге он вовсе отрезал Грена от общения со своими спутниками.