Любомир Николов - Десятый праведник

— Вот здесь, — торжественно показал он воображаемое место на скатерти. — Ущелье Горж де Созе. Когда-то туристический объект, но после Коллапса туда никто не суется… Как у тебя с восхождением? Маршрут через водопады трудный, имей ввиду.

— Справлюсь, — пообещала она.

Николай тяжело встал из-за стола. В коленях была слабость. Не стоило столько пить, подумал он. Он обошел вокруг стола и похлопал Джейн по плечу.

— Ладно, конец празднику. Пора ложиться. Уже поздно, а завтра нас ждет трудная дорога.

Она повернулась к нему и начала подниматься — как-то неловко, заметил Николай, потому что места между ними оставалось совсем мало и кто-то должен был уступить, но ни он, ни она этого не делали; стол качнулся, упал назад, их тела соприкоснулись, и внезапно он почувствовал, как сквозь одежду перехлестывает жаркая волна чего-то, что он пытался сдержать в течение всего вечера — сначала с помощью злости и досады по отношению к даме, потом с помощью глубокомысленной беседы. Его руки сомкнулись на ее спине, в то время как ее впились в борта пиджака, увлекая его вперед и вниз, к глубоким, загадочно нефритовым глазам. В комнате сразу стало как-то слишком жарко, лоб его пылал, и не хватало воздуха — может быть, от неожиданной силы, с которой прижималась к нему Джейн. Их лица соприкоснулись, он почувствовал губами уголки ее губ, но когда попытался прикоснуться к ним, они ускользали, и он то одной, то другой щекой ощущал ее сдержанное дыхание. Она опустила правую руку, и в горячечном тумане, заполнившем его сознание, промелькнула мысль, что она хочет его оттолкнуть. Но вместо этого Николай почувствовал, как ее тонкие пальцы схватили его за галстук, лихорадочно дергая в разные стороны, пока узел не ослаб, и в этот момент их губы наконец встретились — не с нежностью, а с грубым нетерпением какой-то невыносимой жажды, с яростью необъяснимого соперничества и гонки к неосознанной, бесконечно далекой и в то же время столь близкой цели. Все вокруг исчезло, оставались только дрожащие от напряженного ожидания лица, оставалась опора в виде стола, без которой они давно потеряли бы равновесие… и оставалось тупое, бесившее сопротивление одежд, которые не хотели поддаваться, не хотели отступать перед поспешными, неловкими движениями. Их руки мешались, сплетались, дергали и рвали, синий пиджак полетел на пол, вслед за ним рубашка; зеленое платье соскользнуло вниз с острых маленьких плеч, и трудно сказать, сколько времени длилась эта лихорадка, пока между их телами не рухнула наконец преграда. Твердые, как камешки, соски ее грудей выписывали причудливые арабески на его обнаженной коже. Она опять впилась в него руками, увлекла назад всей тяжестью своего тела, и столешница оказалась под ними. Где-то бесконечно далеко, словно в другом мире, раздался и заглох звон разбитого стекла. Николай на мгновение открыл глаза и увидел возле своего лица белую скатерть с пятном от вина, по форме пятно напоминало звезду. Наконец бесплотный мрак поглотил его, и не осталось ничего, кроме податливого, упругого и гибкого безымянного тела под ним, поисков вслепую, пульсирующего желания и внезапного, бьющего, как удар током, прикосновения ее руки, которая повела его в еще более глубокий мрак, забытье и всеобъемлющую первичную теплоту, где спадают оковы времени, пространства и собственного «я».

Много позже, когда они лежали рядом в спальне наверху, он догадался спросить:

— А в Вельтбурге у тебя есть у кого остановиться?

— У Жака… Е… жерона, — пробормотала спросонья Джейн где-то в районе его груди.

Все когда-нибудь там окажемся, подумал Николай и долго еще не мог уснуть — возбужденный и напряженный, прислушиваясь к стонам ветра в мертвом селе. Тепло женского тела в его объятиях было до отчаяния хрупким и уязвимым.

Опять его разбудило воркование голубей. Не открывая глаз, Николай с удовольствием вдохнул прохладный свежий воздух, потянулся под одеялом, и вдруг сердце у него защемило. Место рядом было пусто. На простыне под ладонью не было и намека на тепло человеческого тела. Он откинул одеяло соскочил на пол и пробежался мутным взглядом по пыльной комнате. Никаких следов Джейн Диксон. Окно в заросший бурьяном двор было распахнуто. Проспал, подумал с неясной тревогой Николай и вновь осмотрел помещение. Его одежда висела на стуле, где он и оставил ее с вечера перед тем, как переодеться. Все еще спросонья он шагнул к стулу и, пока натягивал брюки, прислушался, нет ли какого шума внизу. Может быть, Джейн готовит завтрак — правда, непонятно из чего, если вчерашний ужин съел все имеющиеся у них запасы, но она человек изобретательный, что-нибудь придумает.