Алексей Корепанов - Охотники неземные

Это были дни... Он даже попытался написать о Юдифи. Ночь, настольная лампа, перестук часов, и не хочется спать, и потом никак не можешь заснуть, все глядишь в темноту, а мысли там, там...

Писал он неуклюже и сумбурно, потому что писать не умел и последним опытом в прозе было для него абитуриентское сочинение об изображении Львом Николаевичем Толстым "дубины народной войны" в знаменитом романе. В его повествовании о Юдифи вдова Манассиева сходила с картины и превращалась в приемщицу быткомбината, и бродила с мечом по ночному городу, удивляя случайных прохожих, и тосковала по родной Ветилуе, погруженной на дно времен, и вела беседы с настоящим Марсианским Сфинксом, обнаруженным автоматическими межпланетными станциями землян, и совершала полное приключений удивительное путешествие к звезде с красивейшим именем Альфард, что по-арабски значит - "Одинокая"... Юдифь отправилась именно к этой звезде, потому что имя звезды очень подходило к судьбе библейской героини, так и не вышедшей больше замуж и умершей там, в тех загоризонтных временах, прожив целых сто пять лет. Среди черных ущелий астероида Стереоскопия, испугавшего Юдифь своим непонятным названием, она встретила собственное Зеркальное Отражение, явившееся из той далекой и недосягаемой Ветилуи, что находится за зеркалом, и долго говорила с ним...

И везде и всюду эту удивительную молодую женщину, сочетающую бесконечную женственность с достойным преклонения мужеством, эту ожившую картину великого мастера сопровождал некий задумчивый Молчаливый Рыцарь, готовый на все ради нее и превратившийся в подобие тени героини этого странного повествования. Молчаливый Рыцарь, конечно же, и был автором нескладной фантасмагории или, вернее, автор и был Молчаливым Рыцарем...

Ни один писатель, пусть даже совсем плохой с любых точек зрения, не может прожить без читателя. Ему мало читателя в собственном лице. Он, Кузьмин, не был исключением, поэтому попросил Художника прочитать рукопись. Художник прочитал и вернул, воздержавшись от комментариев. Впрочем, Кузьмину и не нужны были комментарии. Ему нужен был читатель - и он его получил.

По выходным он любил бывать у Художника. Художник снимал комнату в квартире, хозяева которой уехали куда-то - то ли на заработки, то ли за пределы. Художник включал негромкую музыку, садился на табурет у окна, где побольше света, и рисовал на подручном материале или что-то писал на клочках бумаги, а Кузьмин читал на диване или просто смотрел, как Художник работает, или они беседовали о том, о сем, возможно, и не претендуя на открытие новых вселенских истин, но и не опускаясь до обсуждения цен на колхозном рынке...

Нет, нет... Хватит воспоминаний! Вот, вот, приближается, надвигается, нависает главное событие, поворотное... Нет... Хватит воспоминаний...

"Не хочу..."

Дрогнул ровный свет, замигал, и послышалось - далекий-далекий шум, словно ветер в вершинах деревьев.

"Боишься? В зеркало заглянуть боишься? Я помогу тебе..."

"Нет, не на..."

И опять, как когда-то - ворвалось, ошеломило, увлекло, и не понять, где сон, где реальность, где воспоминания... Стоп - остановка вращения.

Исчез ровный свет - и он стоял перед дверью и звонил, звонил. Звонки одиноко звучали в квартире по ту сторону двери, как они звучат, когда никого. Он наклонился и вынул ключ из-под резинового коврика.

Он действительно был там, в том двадцатилетней давности июньском дне, упрятанном в подземелье одинокой башни. Он был там...

Пыльное трюмо в прихожей, налево - запертая дверь в комнату с вещами хозяев, прямо - открытая дверь в комнату Художника. И у стены на полу стоит...

Он прислонился плечом к дверному косяку, он опять, как когда-то, плечом к дверному косяку...

На картине полыхал рассвет. Огненно-желтые полосы трепетали над горизонтом, над голубой равниной (голубой равниной!..), а выше громоздилось сероватое заспанное небо (да, да, именно - ЗАСПАННОЕ небо!..) Голубая равнина могла быть морем, а могла - пустыней. Или просто голубым туманом над пустотой. Трудно определить... Если вглядеться... нет - слишком робкое ТАМ утро.

Смотри, смотри, вспоминай, изранься, оцепеней...

Ближе к переднему плану, прямо из голубизны - мощный фиолетовый ствол (корявые голые ветви...), а рядом, едва проступая - былинка не былинка, росток не росток... Что-то нежное, бледно-розовое... Низкая черная ограда... И - ...

Рассеялась пелена. Юдифь... Нет, копия... Нет, женщина с лицом Юдифи, и каштановыми гладкими волосами Юдифи, и с нежными округлыми плечами Юдифи, и с мечом, зажатым в руке, и взгляд почти... Только вместо платья - что-то белое и просторное, и босая нога попирает нечто темное на голубой траве... То ли шлем космонавта, то ли... рыцаря?