Дункан Мак-Грегор - Конан и призраки прошлого

О, Эрлик! Не хватит ли испытаний? Не хватит ли боли и незаживающих ран? Вот и Белит исчезла, не выдержав его рассказа... Так пусть же разорвется сердце, если закончился отпущенный ему срок! Глаза Этея наполнились злыми слезами, он открыл рот и тонко, жалобно, словно щенок, завыл.

* * *

С рассветом, когда божественный глаз Митры озарил все вокруг мягким розовым светом, балаган тронулся в путь. Ленивый хозяин, восседавший на козлах первой повозки рядом с Михером, гордо окидывал взглядом родные окрестности. Он выпятил грудь и поджал губы на случай, если его узрит кто-нибудь знакомый; увы, знакомых вблизи не наблюдалось, зато собаки, вылезшие из канав и кустов на скрип колес, хрипло и яростно облаивали путников вплоть до самой дороги.

Михер клевал носом, не обращая ровно никакого внимания на величественную красоту края. Из повозки доносился могучий храп толстяков и поскуливание Кука с Лакуком, сонное бормотание Мадо, могучее, с присвистом дыхание Леонсо -- все спали, и только ленивый хозяин, по выезде из деревни потерявший свой гордый вид, с тоскою смотрел на высокие стройные пальмы, зеленый ковер травы, по коей от тихого ветерка плавно пробегали волны, далекие, просвечивающие сквозь мутную синеву горы. Скоро ли он вернется сюда, и вернется ли? Впереди был долгий, почти бесконечный путь по неведомым странам, по городам, каждый из которых жил своей, особой, отличной от других жизнью; впереди были встречи и расставания, радости и печали... И вдруг Играта охватила такая смертная тоска, что он чуть-чуть не соскочил на землю и не помчался во весь дух назад, домой. На миг показалось, что только там -- жизнь, а все иное -- мрак и пустота. Он сцепил пальцы до онемения, зажмурился, замотал головой, отгоняя неясные, а потому ненужные ему чувства, и... все прошло -- так скоро, что Играт разочарованно сморщился: он не успел еще насладиться новыми для него ощущениями...

-- Эй, парни? Ленивый хозяин обернулся. Рядом с повозкой шел старший сын Леонсо Ксант -- с широкой, до ушей улыбкой, беспрестанно убирая ладонью со лба прядь иссиня-черных волос, слегка прихрамывая на правую ногу. Он махнул Играту и, поровнявшись с ним, взялся рукой за ободранный край повозки.

-- И тут все спят! -- весело сказал он, подмигивая вознице. -- А я хотел в кости сыграть. Ну и скука!

-- Тш-ш-ш... -- испуганно зашипел ленивый хозяин. -- Не разбуди их...

-- Ха! Этих скотов и палкой не разбудишь. Вот у нас на корабле...

-- На каком корабле?

-- На "Прима андецци". По зингарски значит -- "Первая звезда". Мой отец купил его у герцога Мазелла Ипси, не слышал о таком? Ну, откуда тебе, деревенская мышь... Ты кроме Тарантии и не бывал нигде? А я родом из Кордавы! Так вот, когда мой отец пошел ко дну...

-- Как "ко дну"? А Леонсо кто же?

-- Мой отец! -- потерял терпение Ксант. -- До чего ты тупой, приятель. Уж и не знаю, как с тобой говорить... Ко дну! О, Митра! Да просто разорился! Понял теперь? Так вот, "Прима андецци" пришлось продать одному купчишке. Низенький такой толстяк, сопливый вечно, на нашего Михера похож...

-- Он тебе наболтает сейчас, -- ясным голосом произнес вдруг Михер и сумрачно посмотрел на старшего сына Леонсо. -- Как он на корабле надрывался от ночи и до ночи.

-- И надрывался! -- взъярился Ксант. -- Тебе-то откуда знать, свинья!

-- Сам свинья и бычий хвост, -- невозмутимо ответствовал колобок.

Ксант надулся и побагровел; ленивый хозяин, разделявший своим крепким телом обоих петухов, с ужасом почувствовал, а потом и услышал, как с грохотом и свистом из седалища его вырвались позорные звуки, и -- побагровел тоже. Михер же, недоуменно взглянув на соседа, вдруг хрюкнул, сообразив, в чем дело, хватанул ртом воздух и, визгливо гогоча, привалился к плечу смущенного Играта. От смеха кровь прилила к его лицу, так что цветом он теперь нисколько не отличался от своих приятелей.

-- Ну, парень... -- вытаращив глаза, пробормотал Ксант. -Помнится, ты толковал, что ничего не умеешь делать? Да такой песни я в жизни не слыхал! Народ будет носить тебя на руках! А ну, попробуй еще разок!

Играт потупился, чувствуя, как ярким пламенем загораются уши, затем скосил голубой глаз на плачущего от смеха Михера и... И попробовал.

Глава 4.

Весь день, пока решались те или иные дела, Конана тянуло на конюшню словно голодного к ломтю хлеба: перед глазами так и стоял гнедой трехлеток, красавец с пышной гривой и тонкими, но сильными ногами. Наконец освободившись от государственных забот, король спешно покинул зал и, перешагивая через три ступеньки, спустился вниз. Но здесь его остановил Паллантид.