Брайан Олдисс - Галактики как песчинки

И за этот срок Земля пережила множество ночей и значительно большее количество отдельных смертей. Но все это не имело значения.

ЖИЗНЬ, СМЕРТЬ, СОЛНЦЕ - это константы.

Проскочившие через этот период, известный в истории жизни людей как Эра Тьмы, и вернувшиеся на Землю, обнаружили бы мало перемен: незначительные новые слои осадочных пород, модификация нижней челюсти человека, ставшей более скошенной, несколько групп зданий на поверхности Луны, незначительные перемены в очертаниях континентов: образовались новые побережья и новые гавани...

И сколь же многое переменилось.

Сколь много тщеславия и пышности перегорело за этот единственный нескончаемый день, сколь много палаток было разбито, и сколь много империй было основано и прекратило свое существование, сколько открытий было сделано и позабыто, какие мечты рождались на свет и позже были отброшены за ненужностью, какие красавицы блекли, едва успев расцвести (нашептывали сплетники); а сколько было высказываний, величественных и непотребных, сколько было занятия для души и тела. Династии зарождались и развивались в тот долгий день, но все они были объединены одним огромнейшим сходством все они оказались унесенными длительным течением времени.

В том было свое величие, но величие настолько микроскопическое, что невольно вновь возродился вопрос, заданный некогда неким поэтом:

Есть ли звездные мерки для

нашего земного спектакля,

когда народ враждует с народом,

вокруг тесно от умов,

а герои и женщины прекрасней,

чем небеса?

О, ИЗРАИЛЬ!

Ментально-оздоровительный корабль "Киберкоролева" спокойно стоял у длинной пристани. В одной из многочисленных его кают в ожидании сидел Дэви Дайл. Лютики на его тунике уже начали понемногу увядать. Он заметил это и слегка улыбнулся, так как, казалось, это осталось единственной нитью, связывающей его с поселком Бергхарра, который он покинул рано утром, он нарвал цветы как раз перед тем, как поймать гиро, идущий на Новый Союз. И ни в чем из окружающего мира, ни в зале ожидания, ни снаружи, Дэви не мог отыскать равного по богатству красок его лютикам.

Зал ожидания был оформлен в серых и зеленых тонах, оживляемых лишь скрытыми осветителями. Снаружи, как только вечер разверзался над территорией порта, все становилось зеленовато-серым, те же спокойные цвета можно было бы наблюдать с противоположного борта, со стороны Хорби-ривер. Спокойствие. Полное спокойствие на парсеки вокруг, то предательское спокойствие, когда ничего не тревожит, кроме беспокоящей бездны, таящейся в тебе самом.

В сознании Дэви ординарные заботы делового человека скрылись в тени более серьезной озабоченности, которая все росла и росла, словно вскормленная молчанием. Он напряженно ждал, пока беспокойство не зазвучало в его голове подобно прерывистым раскатам грома. Ничего конструктивного в нем не было, просто смутная тревога заполнила все его мысли как ватой бесконечной чередой пленительных терминов: парсеки, галактическая федерация, гиперпространство, взаимопроницатели.

Эти слова служили источником озабоченности Дэви. Его неторопливый разум снова и снова обращался к ним, словно в надежде обнаружить некий кроющийся за ними смысл.

Он приближался к пятидесятилетнему возрасту, и большая часть этих слов была известна ему не первый год, и были они всего лишь словами, не имеющими никакой связи с действительностью, словами из словаря. И только в этот сезон они умудрились нарушить всю его жизнь.

Едва слышные, быстрые шаги приблизились к двери. Дэви тут же вскочил на ноги, болезненные эмоции бурлили в нем. К какому же выводу они пришли здесь насчет Израиля? Родился тот на Земле или нет? И - в действительности это был тот же вопрос - в своем ли он уме или нет?

Какое-то время Дэви стоял, дрожа как от озноба, потом устало опустился на свое место, осознав, что шаги не имеют к нему никакого отношения. Он вновь принялся за уже приевшееся ему изучение территории порта, для него, живущего в глубине континента, такой пейзаж был непривычен. Отсюда товары из крупного приморского города отправлялись прямо по назначению. Поскольку его интересы ограничивались только разводимым им крупным рогатым скотом, иной раз Дэви мог бы оказаться равнодушным к развернувшемуся перед ним зрелищу, но теперь интересы дела отдавались в нем лишь легким колокольным звоном, поскольку он смотрел на все глазами Израиля. А это требовало от него воспринимать все детали по-иному.