Брайан Олдисс - Галактики как песчинки

Бесчисленные мили железнодорожных путей означали, с точки зрения Израиля, лишь примитивную транспортную систему на одной из слаборазвитых планет. И то, что окружало планету, было не небом, как лениво рассуждал некогда Дэви, а огромной и сложной системой путей, именуемой космосом. И не какой-нибудь простенькой пустотой, а, как полагал Израиль, непостижимой взаимосвязью сил, полей и измерений. Израиль просто рассмеялся, услышав это знакомое слово "космос", он определял это не как космос, а как лабиринт напряжений. Но, конечно же, и Израиль мог в конечном счете оказаться просто-напросто обыкновенным сумасшедшим. Вне сомнения, никто в Бергхарре не говорил так как он.

"И сквозь этот лабиринт силовых полей, - говорил Израиль, - скользили взаимопроницатели." Дэви воображал их как космические корабли, взаимопроницателями их называл Израиль. Они, очевидно, были выполнены вообще без применения металла, а представляли собой управляемые силой мысли силовые экраны, питающиеся от силовых полей и изменяющиеся в соответствии с их изменениями, с их помощью обитатели Галактики безопасно прогуливались с одной планеты на другую. Но, в конце концов, не исключено, что Израиль тоже мог лгать.

И эти планеты воевали друг с другом. Но даже их война была не тем, что под этим термином понимал Дэви. Она была столь же условной как шахматы, такой же формальной как рукопожатие, рыцарственной наподобие скорой помощи и безжалостной словно гильотина.

И объекты ее были более смутными и туманными, чем это могли вообразить себе земные материалисты. Правда, все это были лишь слова Израиля, который мог оказаться самым обычным сумасшедшим.

Но будь это даже так, это не повлияло бы на любовное отношение к нему со стороны Дэви.

"Не дай им счесть его психом! Не дай им счесть его психом!", взмолился Дэви, обращаясь к серым стенам и повторяясь в агонии.

И еще - если они признают Израиля здравомыслящим, придется согласиться, что его сумасшествие - ложь, и высказывания соответствуют действительности.

После долгих часов ожидания Дэви оказался не подготовлен к началу развития событий. Когда дверь внезапно открылась, он вскочил, теребя пальцами тунику, и тут же смущенно опустил руки.

Вошел седовласый человек. Это был брат Жо Шансфор, психиатр, который уже беседовал с Дэви на борту "Киберкоролевы" - одного из специализированных судов маневренного флота, заменившего старинные концепции о статичных госпиталях - когда Дэви, еще в Бергхарре, впервые обратился с просьбой помочь Израилю.

Шансфор был человеком высоким, худощавым, порывистым и примечательно уродливым, хотя теперь, с возрастом, черты его лица еще более обострились, придавая ему выражение более, чем запоминающейся суровости.

Дэви вытянулся перед ним.

- Израиль? - с надеждой спросил он.

Шансфор вздрогнул от его горячего, напряженного, пристального взгляда.

- Мы еще не до конца достигли неопределенности, - произнес он в ответ официальным тоном. - К некоторым фактам мы вынуждены подходить со вполне понятной настороженностью, особенно...

- Вот уже месяц прошел с тех пор, как Израиль находится у вас на борту. Прошло уже три недели с тех пор, как вы доставили его в Новый Союз, - перебил психиатра Дэви. - Я передал его вам ради его же пользы, но вряд ли ему нравится находиться здесь под постоянным наблюдением и прочее в том же духе. Конечно же, все это время...

- Поспешные решения - привилегия глупцов, - сказал Шансфор. - Израиль у нас в целости и невредимости, можете быть спокойны, и поверьте, мы вовсе не воспринимаем его, как заурядного пациента.

- Все это вы говорили мне и раньше!

На глазах у Дэви навернулись слезу злости. У него создалось впечатление, что весь персонал плавучего госпиталя ополчился против него.

- За то недолгое время, что я пробыл вместе с ним, я успел полюбить Израиля. Вне сомнения, ваши люди тоже почувствовали всю доброту его натуры.

- Его характер не является вопросом. Мы занимаемся проверкой его мыслительной деятельности, - возразил Шансфор. - Простите, что я присяду, сегодня выдался нелегкий день.

Он уселся в жесткое кресло и позволил своему телу расслабиться. Дэви, достаточно проживший, для того чтобы понять, что такое усталость, которая кроется за этим невинно выглядевшим жестом, почувствовал, что его гнев смягчается. Но все же недоверие его к психиатрам продолжало оставаться в силе. Чтобы не подумать, что за этим могла стоять скрытая попытка вызвать к себе симпатию, Дэви, снова начал говорить, сохранял прежнюю жесткость в голосе: