Александр Рубан - Каникулы Творца

Хотя бы потому не место, что в несвязной речи Отшельника ни слова не прозвучало о Драконографии. Отшельник не имел о ней никакого понятия. Более того: он изрядно удивился бы, если бы ему предложили проклассифицировать свойства Драконов. Для него это было бы всё равно что классифицировать гримасы одного и того же лица. Он счёл бы такое занятие вполне бессмысленным при всей его кажущейся увлекательности. Ибо Отшельник полагал Дракона просто-напросто единственным - и Звездочёт, вернувшийся к тому времени из оружейных мастерских, по-видимому, разделял эту точку зрения.

Но Отшельник был убеждён ещё и в бессмертии чудовища, и вот здесь Придворный Мудрец стал решительно возражать Средоточию Мудрости. Он обозвал его мистиком и суеверным софистом. Он призвал в свидетели Рыцаря Зари, победителя Дракона. Он продемонстрировал в качестве доказательства смерти чудовища огнедышащую железу, извлечённую из золотоплавильного горна, а также драконий коготь, висевший в серебряных ножнах на поясе Нового Рыцаря. Он предложил провести Отшельника в пиршественный зал дворца, чтобы тот полюбовался отрезанными ушами чудовища. Он был язвителен, запальчив и непримирим, и причина его раздражительности была, в общем, ясна. Дело всей жизни Алхимика - изготовление оружейного золота для победоносной схватки с Драконом - оказывалось, если принять гипотезу Отшельника, затеей не только дорогостоящей и уже не нужной, но изначально бессмысленной.

Отшельник сочувственно выслушал гневную отповедь Придворного Чародея и смиренно ответил, что если бы он, Отшельник, действительно был суеверным софистом, то ему ничего бы не стоило опровергнуть уважаемого коллегу его же, уважаемого коллеги, доводами. Ведь огнедышащая железа Дракона по-прежнему действует, а коготь всё так же успешно разрушает каменную кладку стен, в чём уважаемый коллега может убедиться, взглянув на вот эту вот борозду. И клыки Дракона не зря же превращены в наконечники стрел: они опять готовы убивать и будут убивать. Но не это Отшельник считает доказательством бессмертия Дракона. В конце концов, от стрелков зависит, кого будут убивать клыки: всех подряд, или только преступников и диких зверей. В конце концов, применения разрушительной силы когтя можно ограничить каменоломнями и возвести прекрасные дворцы на месте хижин; а драконий огонь уже теперь освещает мирные занятия Мудреца... И всё-таки, Дракон бессмертен. Он жив. Доказательства? Их у Отшельника, можно сказать, совсем нет. Просто: сердце болит. И если раньше оно болело только в подвалах Чёрного Замка, куда Отшельник забирался, пытаясь спасти очередного бедолагу (не обижайтесь, рыцарь!), то теперь его сердце болит всегда. Болит, не переставая... Вот и всё его доказательство, если уважаемый коллега согласится считать это доказательством. Других у Отшельника, увы, нет.

Аристарх слушал молча, не вмешиваясь в дискуссию учёных мужей. Какая-то она была ненастоящая, эта дискуссия: чересчур напоказ горячился Придворный Мудрец, и чересчур напоказ был смиренен и кроток Отшельник. Они, похоже, вовсе не надеялись переубедить друг друга. Они даже не стремились внушить свои убеждения рыцарю. Они лишь доводили до его сведения каждый свою позицию и немедленно прекратили спор, когда Рыцарь Зари встал, нарочито громко зевнул и молча направился к выходу из подвала. Чародей пробормотал ему в спину учтивые слова прощания я и вскарабкался на свой табурет, а Отшельник, подобрав полы плаща, заспешил следом.

...Ночь снаружи была хороша и тревожна, как передышка в любви; как затянувшийся миг между лаской и лаской. Миг, продлеваемый напропалую, вопреки неосознанным страхам за хрупкий покой. Только в сказках и в детстве бывают такие ночи - не миги, а целые ночи! - они либо выдуманы, либо очень давно. Когда ветер вдруг переменится, отгонит прочь зловонное дыхание Нефтехима, и небо над городом окажется удивительно звёздным, а воздух неощутимым, - тогда наступает такая ночь, что невозможно не убежать из дому. И надо на цыпочках выскользнуть из квартиры, неслышной походкой ниндзя взлететь на пятый этаж, просочиться на крышу сквозь тёмный и пыльный, знакомый на ощупь чердак - и навзничь улечься на мятую ржавую жесть. И смотреть на звёзды. Нефтехим по-прежнему рядом, он живёт и дышит в семи кварталах от дома, но дышит в сторону, и его как будто бы нет. Надо лишь не поворачивать голову, чтобы не видеть огни на трубах и корпусах. А случайно увидев, надо лишь притвориться, что это тоже звёзды.