Майк Резник - Сантьяго

— Это я уже слышал. Старая песня.

— Но пели ее люди, которые жаждали власти для себя, люди, которые хотели реформировать свои планеты и даже Демократию.

— А вы этого не хотите?

— Реформировать Демократию? — Сантьяго покачал головой. — Как только вы приобретаете власть, вы становитесь тем, против кого боролись. — Он помолчал. — Кроме того, я реалист и понимаю, что такое просто невозможно. У Демократии больше боевых звездолетов, чем у меня людей. И она будет править через тысячи лет после того, как мы с вами умрем.

— Тогда почему вы упорствуете? — спросил Каин.

Сантьяго задумчиво посмотрел на него:

— Знаете, Себастьян, у меня такое ощущение, что вы хотели бы видеть меня иным. Обходительным, седовласым старичком, который называет всех «сын мой» и говорит, что до утопии рукой подать, она буквально за поворотом. Это не так. Я упорствую в своей борьбе, потому что вижу — есть ало, которое должно наказать. А альтернатива у борьбы лишь одна — выбросить белый флаг.

Каин предпочел промолчать.

— Если вас интересует философское обоснование моих действий, вы найдете его в моей библиотеке, — продолжал Сантьяго. — Но у меня есть гораздо более простое объяснение.

— Какое же?

Сантьяго хищно улыбнулся:

— Когда кто-то толкает меня, я не остаюсь в долгу.

— Это хорошая черта характера, — признал Каин. — Но…

— Но что?

— Я устал проигрывать.

— Тогда присоединяйтесь ко мне и сражайтесь на нашей стороне.

— Вы уже сказали, что не сможете выиграть.

— Но сие не означает, что я должен проиграть. — Сантьяго помолчал. — Черт, я бы не хотел свергать Демократию, даже если бы мог.

— Почему?

— Во-первых, как я уже и говорил, я не хочу становиться частью общества, против которого борюсь. Во-вторых, потому что Демократия не есть истинное зло, ее нельзя даже назвать насквозь коррумпированной. Это обычное государство, и, как все государства, она принимает решения в интересах большинства. С точки зрения этого самого большинства, то есть избирателей, Демократия — институт, отвечающий основным нормам морали и этики. Эти избиратели, несомненно, полагают, что Демократия имеет полное право расширять свое влияние на Пограничье, пусть и несколько ущемляя права тамошних жителей, если в результате укрепляются позиции Демократии. В долгосрочном плане они, возможно, даже правы. С другой стороны, те из нас, чьи права ущемляются, не должны сидеть, теша себя надеждой, что в конце концов все обернется к лучшему. Мы можем бороться и наносить ответные удары.

— Как? — Каин не отрывал глаз от Сантьяго.

— Прежде всего разобравшись, а кто наш противник, — ответил Сантьяго. — Мы говорим не о военной машине какой-либо планеты. Это Демократия. Она объединяет чуть ли не сотню тысяч планет, и она не изменится, ни за ночь, ни вообще. Если мы причиним им достаточно хлопот, то сможем убедить их в том, что дешевле оставить нас в покое, чем пытаться навязать свою волю. — Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул. — В конце концов, кто мы такие, чтобы тратить на нас столько материальных и людских резервов? Горстка никому не нужных, малонаселенных планет.

— Не говоря о том, что планеты эти не объединены в единое целое.

— В этом тоже наша сила.

Каин вопросительно изогнул бровь.

— Вы сомневаетесь? — спросил Сантьяго.

— Я как-то не считал достоинством отсутствие единой организации.

— В каких-то случаях можно с вами согласиться. Но не в нашем. Будь мы организованы, будь у нас армия и флот, централизованное командование, Демократия знала бы, куда надо ударить, и уничтожила бы нас в течение недели. Дело в том, что враг у нас слишком силен, чтобы появился лидер, который выйдет из подполья и призовет людей под свои знамена.

— Но вы-то появились.

Сантьяго хохотнул.

— Я не лидер. Я — удар молнии. Я нападаю, граблю, убиваю, а Демократия заламывает руки и предлагает вознаграждение за голову короля разбойников. — Самодовольная улыбка пробежала по его губам. — Если б они знали, почему я это делаю, если б они могли представить себе, на что я трачу захваченную добычу, они бы направили сюда пятьдесят миллионов человек, которые прочесали бы каждую планету. — Он помолчал. — Я поднаторел в конспирации, но они бы меня нашли. Так что пусть меня принимают за удачливого грабителя, а не удачливого революционера.

— А вы удачливый революционер?

— Вы побывали в медицинском центре. И видели, к чему мы стремимся.

— Врачи могут делать то же самое на любой другой планете.