Александр Кира - Санузел

То же можно сказать о преднамеренном выпускании газов: оно издавна считается ужасным оскорблением, особенно если производится в ответ на чью-нибудь реплику. Впрочем, чаще всего так подшучивают друзья; если же вы действительно хотите кого-то обидеть, то подобное оскорбление слишком серьезно, чтобы рисковать, — разве что вы отдаете себе отчет в том, какие будут последствия. Обычно мы ограничиваемся звукоподражанием.

«Низшее из человеческих выражений», как однажды назвали пуканье, иногда используется и для ситуаций менее напряженных: например, когда нужно разрядить слишком помпезную или формальную обстановку. «Сообщение» можно подать и звуком, и запахом (любопытно, что обыкновенно чем шумнее человек выпускает газы, тем меньше они пахнут, и наоборот). Иногда прилюдно пукает высокопоставленный чиновник, чтобы показать подчиненным, что он «свой парень». Наконец, народная мудрость гласит, что медовый месяц заканчивается, когда муж начинает пукать при жене {13} .

Так же общество относится и к упоминаниям ануса. Снова вспомним о дьяволе, который ассоциируется с задним проходом так же прочно, как с калом. Считается, что ведьмы целовали его в зад, а «подвергнутые особому проклятию принуждены были жить у него под хвостом». Так что намеренное обнажение ягодиц, которое, случалось, практиковал Лютер, было ранней формой экзорцизма. Духовный смысл этого действия давно исчез, но сам поступок прижился в западной культуре и до сих пор считается жестом крайнего презрения, даже если зад демонстрируется в одежде, без обнажения. Сохранилось уничижительное предложение «поцелуй меня в задницу!» (президент Линдон Джонсон: «Мне не нужна лояльность. Мне нужна Лояльность с большой буквы. Мне нужно, чтобы он поцеловал меня в задницу в витрине „Мейсис“ [18]в полдень и сказал, что пахнет розами») {14} .

Другое серьезное оскорбление, сохранившееся со времен Древнего Рима в форме как словесной, так и жестовой, — выставленный средний палец. Римляне называли его digitus impudicus , «бесстыдный палец». В англоязычной культуре жест сопровождается пожеланием: «Cунь-ка!» [себе в жопу] или «Хрен тебе в задницу!» Итальянцы для такого оскорбления выбрасывают все предплечье. Как и большинство подобных жестов, этот может использоваться и трактоваться по-разному. В наше время палец то и дело показывают исподтишка, в компании; это может значить что угодно — от «пошел он…» до «пошел ты…». Оскорбительность жеста бывает разной. Это зависит и от компании, и от наглости того, кто демонстрирует жест. Возможны вариации самого жеста. Например, существует анекдот о побежденном индейском вожде, который всякий раз показывал проезжаюшему мимо победителю, кавалерийскому майору, средний палец. Причем сначала кончиком вверх, а затем поворачивал его горизонтально. Однажды озадаченный майор остановился и спросил, что означает «горизонтальный вариант», на что вождь ответил: «Я и про твою лошадь то же самое думаю!»

Одно из следствий нашего отношения к выделению — то, что, наделяя его резко отрицательными смыслами и используя соответствующий лексикон для ругательств, мы табуируем эту тему в приличном обществе, и нам приходится изобретать совершенно новый словарь, который общество будет готово принять. Мы обращаемся к эвфемизмам, которые Хэвлок Эллис метко назвал «одеждой языка», и это распространяется не только на процессы и продукты выделения, но и на оборудование и на комнату, где производятся действия. Когда эвфемизм становится слишком прозрачным, его заменяют другим, чтобы и дальше скрывать различные частности, а то и всю тему.

До XVIII века слова shit, piss и fart были нормальными англосаксонскими словами, они употреблялись устно и на письме. Затем им на смену пришли «фекалии», «моча» и «выпускание газов», а также «по-большому», «по-маленькому» и «порча воздуха». Мы «испражняемся», «опорожняем кишечник», «мочимся» или «делаем пи-пи». Или даже «пудрим носик», «моем руки», «справляем нужду», «делаем кое-какие дела», «посещаем заведение», «ходим до ветра»; нам бывает нужно «откликнуться на зов природы» или попросту «отлить». Случись сделать это публично, мы «оконфузимся». Есть не очень достоверный анекдот о президенте Трумэне: президент выступает перед фермерами и постоянно говорит о важности навоза. В аудитории присутствуют миссис Трумэн и ее подруга. По окончании речи подруга поворачивается к миссис Трумэн и спрашивает, неужто та не могла посоветовать президенту какое-нибудь слово «поизящнее», на что миссис Трумэн якобы отвечает: «Хелен, у меня тридцать лет ушло, чтобы приучить его говорить „навоз“».